Герман Мелвилл - Марди и путешествие туда

В каком оружейном складе наш Шевалье восполняет потери после одного из своих злобных сражений, сказать нелегко. Но ему, оказавшемуся в списках безоружных и разоружённых, очень трудно будет рассчитывать на милосердие какой-либо подлой акулы, с которой он может повстречаться.

Сейчас, видя, что наши товарищи-путешественники, маленькие рыбы-спутники, были очень измучены и сокращены в численности вторжениями упрямого Шевалье, стряпавшего себе из них обильный завтрак, я решил за них вступиться и захватить врага.

Акульим крюком и лесой я с успехом вытянул своего храброго джентльмена на палубу. Он совершил резкое приземление, упёршись о доски своим жилистым хвостом, в то время как на полтора ярда далее перед его глазами простиралось его ужасное лезвие.

Как победитель, я был наделён правом на плавники побеждённого; поэтому, быстро разделав его и отпилив толедский меч, забрал его как трофей. Лезвие было трёхгранным, немного вогнутым с каждой стороны, как штык, и приблизительно трёх дюймов в основании, сходящееся на нет остриём. И хотя оно закалено было не в Тахо и Гвадалквивире, но всё же, как показывает его поверхность, волнистое зерно и водянистые чешуйки характерны для закалённых лезвий Испании. Это был ароматический меч, как дерево калиф, выделяющее специфический мускусный аромат при трении. Не сильно отличающийся от стали Тахо или Дамаска, он был несгибаем, как ствол винтовки Крокета, и потому, без сомнения, смертелен.

Долго провисевший, подобно рапире, в изголовье моего гамака, был ли он так же знаменит, как хорошее острое лезвие храброго Баярда или другого рыцаря? Рыцарь, возможно, убил с десяток врагов или пять десятков, но оружие, мной сохранённое, несомненно, разрезало и пронзало их тысячами.

И вот ещё небольшой инцидент.

Однажды днём, в одиночку из любопытства проникнув в трюм, я неожиданно получил доказательство, что злополучный капитан «Парки» был человеком здравого рассудка и самого взыскательного вкуса. Короче говоря, я обнаружил ароматную бочку славного старого коньяка «Отард».

Сейчас я не хочу говорить легкомысленно о какой-либо вещи, непосредственно связанной с неудачливым капитаном. Но, с другой стороны, стоит ли изображать безутешного скорбящего, который среди других скорбящих повязал бы траурный креп о своём умершем друге Джо Миллере? Годится ли? Но позвольте это пропустить. Я нашёл «Oтард» и пил его, сочтя его, кроме того, самым приятным по вкусу и аромату, радующему душу. Мой следующий импульс состоял в том, чтобы разделить мой приз с моими товарищами по плаванию. Но здесь разумней будет предусмотреть события. От морских монархов, своих предков, мой Викинг унаследовал одно из их кардинальных достоинств, a именно отвращение ко всем винам и спиртным напиткам; но поскольку он давно не видел выпивки, то немедленно выпил бы всё, что было бы ему предложено. Будучи терпеливым, как Александр Великий и другие монархи, Ярл был склонен к долгому ожиданию. И хотя в море он был более трезв, чем Пятый старейшина при Монархе, так только потому, что находился тогда вдали от искушения. Но, обнародовав слабую сторону моего Викинга, я искренне полагаю, что она не может унизить его ни в какой оценке благо родного человека. Только подумайте, сколько людей походит на него, начиная с Александра Великого, и особенно среди его собственного класса; и, умоляю, взгляните на то, что большинство его собратьев с широкой душой по той же самой причине являются самыми склонными к возлияниям, и потому, будучи пьяными, они пребывают в более весёлом настроении, чем другие.

Касаясь Самоа, учитывая отсутствие его мнения относительно воздействия спиртного на подчинённых, я заключил, что, наряду со своими другими тайнами, покойный капитан очень мудро держал свой «Oтард» при себе.

И при этом я не сомневался, что Уполуану, как всем полинезийцам, спиртное очень сильно ударило бы в голову и, выпивши, он стал бы тяжёл на подъём более, чем Шварцвальдский боров. А что касаемо Аннэту, то я боялся даже думать, что «Oтард» может воспламенить в ней ярость более жестокую, чем та, что преследовала Ореста.

Хорошо, что я тогда подумал об опасности разглашения моего открытия; подумал о тихих, коварных, вездесущих опасностях того путешествия, всех обстоятельствах, очень плохих, вызванных проникновением опьяняющего напитка в моих компаньонов, и решил отказаться от него вообще.

Настолько впечатлённый всем этим, я на мгновение почти решил перевернуть бочку на её помосте, удалить пробку и вылить её содержимое, дабы смешать с грязной водой, державшейся на дне судна.

Но нет, нет: растворить морскую воду с двойной дистиллированной душой драгоценного винограда? Да разрази меня гром!

С другой стороны, он мог бы играть роль в лечебных целях, и сам Парацельс одобрил каждый стакан, выпитый за здоровье. В конце концов, я решил позволить ему оставаться там, где он и был найден, посещая его иногда в одиночку для осмотра. Но посредством совета всем капитанам судов позвольте мне сказать, что если ваш запас коньяка и будет выставлен на виду в недобрый час аварии, то спасение окажется в вашем запасе духа – лучшей оснастки спасательной шлюпки.

В момент установки «Серны» на бригантину мы, как я полагаю, уже прошли как минимум двести лиг к западу от точки, где тогда находился оставленный «Арктурион». Хотя насколько далеко, а также в какую сторону, к северу или к югу от экватора, я не могу сказать ни с какой абсолютной уверенностью.

Но то, что мы не удалялись на значительное расстояние от линии экватора, казалось очевидным. И самой звёздной ночью не обнаруживалось никакого признака видимости противоположных полярных созвездий, хотя мы часто просматривали северный и южный горизонт в их поисках. Насколько вид неба возле линии горизонта зависит от географической широты, мог сказать только человек, долгое время эти небеса изучавший.

С учётом моего предположения относительно нашей долготы, на которую я только что здесь сослался, и учитывая тот минимум пути, который нам удалось проделать на «Парки», нам теперь оставалась какая-то сотня лиг под парусом, и мы увидали бы страну, которую искали. Но не было никакой возможности сказать, сколько именно времени мы могли бы продолжать плавание, не видя землю. Успокаиваясь, лёгкие бризы и потоки делали каждый расчёт сомнительным. Не имелось никакого точного метода оценки нашего продвижения на запад, кроме того, что называют Точным расчётом, – с ежечасным вычислением узлов, – как и того, что исходные данные были взяты от воображаемого отклонения от нашего курса из-за океанских потоков, которые время от времени в этой части Тихоокеанского региона обладают очень большими скоростями. Сейчас во многих отношениях мы не могли не чувствовать себя в большей безопасности на борту «Парки», чем на борту