Фрэнсис Бёрнетт - Маленький лорд Фаунтлерой. Новый перевод

Но тут Седрик успокоил мистера Хэвишема, внезапно начав разговор сам.

– А знаете, – сказал он, – я ведь знать не знаю, что значит слово «граф».

– Неужто? – с деланным удивлением отреагировал мистер Хэвишем.

– Нет, – ответил Седди, – Я полагаю, что, когда мальчик собирается стать графом, он должен знать, что это значит…. Не так ли?

– Ну да! – ответил мистер Хэвишем.

– Не могли бы вы, – почтительно сказал Седди, – не могли бы вы расшифровать мне, что это такое – быть графом?

(Иногда, употребляя свои длинные слова, он произносил их не совсем правильно.) —

– Логично, – ответил мистер Хевишэм.

– Итак… Кто назначает человека графом?

– Во-первых, король или королева! – сказал мистер Хэвишем, – Обычно человек становится графом после того, как он оказал какую-то серьёзную услугу своему государю или совершил некий великий подвиг!

– О! – сказал Седрик, – тогда он вроде как президент!

– Неужели? – сказал мистер Хэвишем, – Разве ваших президентов избирают за великие заслуги?

– Да, – весело ответил Седди, – Когда человек очень хороший, умный и порядочный и много знает, его всегда избирают президентом. При этом проходят пышные факельные шествия и оркестры исполняют марши, а люди произносят речи. Я часто думал, что буду президентом, но никогда не думал о том, чтобы стать графом. Я ничего не знал о графах, – честно сказал он довольно поспешно, чтобы мистер Хэвишем не счел невежливым его нежелание стать графом, – если бы я знал о них, то, наверное, подумал бы, что неплохо стать ещё и графом.

– Это совсем не то, что быть президентом! – сказал мистер Хэвишем.

– Неужели? – спросил Седрик, – Каким образом? Разве в Англии нет факельных шествий?

Мистер Хэвишем скрестил ноги и осторожно соединил кончики пальцев. Он подумал, что, возможно, пришло время объяснить всё более ясно.

– Граф – это очень важная персона, – начал он.

– Как и президент! – вставил Седди, – Факельные шествия тянутся на целых пять миль, и кругом гремят пушки, летят ракеты и зажигаются фейерверки, а как оркестр играет! Мистер Гоббс водил меня смотреть на всё это!

– Граф, – продолжал Мистер Хэвишем, чувствуя некоторую шаткость в своих словах, – часто имеет очень древнее происхождение…

– Что это тзначит? – спросил Седди.

– Он из очень древней семьи, очень старинной, с древней родословной…

– А-а! – сказал Седрик, засунув руки поглубже в карманы, – Я полагаю, что так же обстоит дело и с женщиной- торговкой яблоками, которая торгует ими возле парка. Осмелюсь сказать, что она из древнего рода Лин-Ленаж. Она так стара, что вы удивитесь, как она умудряется ещё стоять на ногах. Ей лет сто, я думаю, и все же она стоит там в любую погоду, даже когда идёт дождь. Мне жаль ее, когда я её вижу, и другим мальчикам тоже. У Билли Уильямса когда-то был почти доллар, и я попросил его покупать у нее яблоки на пять центов каждый день, пока он не истратит их все. Это заняло двадцать дней, и через неделю он устал от яблок. Но потом – это было очень удачно – один джентльмен дал мне пятьдесят центов, и я купил у неё все яблоки. Так жалко любого, кто беден и имеет такую древнюю родословную. Она говорит, что её старые кости коченеют, а в дождь ей совсем худо.

Мистер Хэвишем растерялся, глядя в невинное, серьёзное личико своего собеседника.

– Боюсь, вы меня не совсем поняли, – пояснил он, – Когда я сказал «древняя родословная», я имел в виду не старость, я имел в виду, что фамилия такой семьи было известно в мире уже очень давно, возможно, в течение многих сотен лет и человек, носящий это имя, был известен, знаменит и вошёл в историю своей страны…

– Как Джордж Вашингтон, – сказал Седди, – Я знал о нём с самого рождения, и о нём знали задолго до этого! Мистер Гоббс говорит, что его никогда не забудут! Это из-за Декларации Независимости, вы знаете, четвертого июля. Видите ли, он был очень храбрым человеком.

– Первый граф Доринкорт, – торжественно произнёс мистер Хэвишем, – обрёл титул и стал графом четыреста лет назад.

– Ну, хорошо! – сказал Седди, – Это было так давно? Вы сказали об этом Дорогуше? Это бы ей очень понравилось. Мы скажем ей, когда она придёт. Она любит слушать про всякие курьёзы. Что еще делает граф, кроме того, что его сделали?

– Очень многие из них помогали управлять Англией. Некоторые из них были храбрыми воинами и сражались в великих битвах старых времёна!

– Я бы и сам хотел храбро сражаться! – сказал Седрик. – Мой папа был солдатом, и он был очень храбрым человеком – таким же храбрым, как Джордж Вашингтон. Возможно, поэтому он стал бы графом, если бы не умер. Я рад, что графы такие храбрые. Это отличное «преимущество» – быть храбрым человеком. Когда-то я очень боялся всяких вещей, и мне было страшно в темноте, знаете ли, но даже там, когда я думал о солдатах революции и о Джордже Вашингтоне, это меня всегда подбадривало.

– В том, чтобы иногда быть графом, есть и другое преимущество, – медленно проговорил Мистер Хэвишем и устремил на мальчика свои проницательные глаза, теперь с довольно любопытным выражением, – У некоторых графов много денег!

Ему было любопытно, понимает ли его юный друг значение власти денег в обществе, и он решил выяснить это.

– Это хорошая вещь, – невинно сказал Седди, – Хотел бы я иметь много деньжат!

– О, как? – для видимости удивился мистер Хэвишем, – А зачем?

– Ну, – объяснил Седрик, – есть так много вещей, которые человек может сделать с деньгами. Видишь ли, вон к примеру, та женщина – это торговка яблоками. Если бы я был очень богат, я купил бы ей маленькую удобную палатку, чтобы поставить её лоток, и маленькую печку, а потом выдавал бы ей каждое утро по доллару, особенно когда бы шёл дождь, чтобы она могла позволить себе остаться дома. А потом – о! Я подарил бы ей тёплую пуховую шаль. И тогда, знаете ли, её костям не было бы так скверно. Её кости не чета нашим, у неё всё ноет, когда она двигается. Это очень больно, когда твои кости всё время болят. Если бы я был достаточно богат, чтобы сделать всё это для неё, я думаю, её кости были бы в полном порядке!

– Гм! – сказал мистер Хэвишем, – А что бы вы ещё делали, если бы были богаты?

– О! Я бы сделал очень много хороших вещей. Конечно, я должен накупить Дорогуше всяких красивых вещей: коробки с иголками, веера, золотые наперстки и кольца, энциклопедию и карету, чтобы ей не приходилось ждать трамваев. Если бы она любила розовые шелковые платья, я бы купил бы ей целую кучу, но она больше любит чёрное. Но я бы отвёл её в большие магазины и сказал, чтобы она осмотрелась и выбрала все вещи сама. А потом Дик…

– Кто такой Дик? – спросил Мистер Хэвишем.

– Дик – сапожник, негр, – сказал его юное сиятельство, строя в своём раскочегаренном воображении столь захватывающие планы, что голова кружилась, – Он один из самых милых негров, которых вы можете себе представить. Он стоит на углу улицы в центре города. Я знаю его уже много лет. Однажды, когда я был совсем маленьким, я гулял с Дорогушей, и она купила мне красивый мяч, который классно подпрыгивал, и я нёс его, и он отскочил на середину улицы, где летели экипажи и ржали лошади, и я был так огорчён, что заплакал – я ведь был совсем маленький. На мне был килт. А Дик чистил человеку ботинки и сказал: «Привет!». И, представляете, он проскользнул между лошадьми, выхватил мой мяч из-под колёс, вытер его своим плащом, отдал мне и сказал: «Все в порядке, юноша!» Моя Дорогуша очень им восхищалась, и я тоже с тех пор им восхищался, и теперь когда мы отправляемся в город, мы с ним всегда беседуем. Он говорит: «Привет!» и я говорю: «Привет!» – а потом мы немного поболтаем, и он порой делится со мной, как идёт торговля. В последнее время всё у него шло абы как!