Лев Толстой - (Не)запрещенное цензурой. О Боге, религии, церкви

Таков краткий обзор наиболее значительных, на наш взгляд, критических работ русских мыслителей-классиков, затрагивающих религиозную философию Толстого.

Россия в 70-е годы XIX столетия представляла собой пеструю арену борьбы социально-политических движений: от призыва к революции, т. е. к убийству одних ради счастья других, до богоискательства и защиты догматов Церкви. В сложившейся ситуации была неизбежна реакция Толстого как писателя и глубокого мыслителя. Истоки перелома, произошедшего в его мировоззрении в конце 70-х, были заложены еще в юности: «1844. Мая 29. Экзамены по “закону Божию” в Казанский университет на восточный факультет. Перед экзаменом Толстой, гуляя по Черному озеру, заучивая тексты катехизиса, молился о том, чтобы выдержать экзамен и ясно сознает, что “весь катехизис этот – ложь”» [3] Здесь Н. Н. Гусев цитирует один из первоначальных вариантов «Исповеди». (6, с. 18). Тем не менее, по выражению М. М. Бахтина, «этот перелом нельзя понимать только как событие личной жизни Л. Толстого: перелом был подготовлен и стимулирован теми сложными социально-экономическими и идеологическими процессами, которые совершались в русской общественной жизни и которые требовали от художника, сложившегося в иную эпоху, изменения всей творческой ориентации» (8, с. 100). Война с Турцией и в связи с ней официальная позиция Церкви, проповедующей христианские заповеди, но фактически благословляющей на убийство, была для Толстого неприемлема. 22 мая 1878 года в дневнике он пишет: «Подо все в службе я могу подвести объяснение, меня удовлетворяющее. Но “многая лета” и одоление на врагов есть кощунство (Врагов у христианина нет). Христианин должен молиться за врагов, а не против их» (3, с. 70). Здесь мы еще не находим критики обрядов Церкви как таковой, а лишь несоответствие взглядов на войну, которая для Толстого всегда была преступлением. И благословлять христианина на преступление, на убийство, требовать клятву верности, что само по себе противоречит Евангелию – все это с точки зрения Льва Николаевича есть кощунство.

По дневниковым записям и записным книжкам периода 1878–1879 гг. видно, что Толстой был погружен в решение религиозно-нравственных проблем и художественным творчеством не занимался. Именно в это время им было написано большое количество теоретических статей. В этот период Толстой выводит религиозные постулаты исходя, в основном, из этических категорий и подходит к вопросам религии с точки зрения этики. Этика – часть философской системы, философия же, в свою очередь, есть область разума, следовательно, с помощью разума Толстой определяет понятие «религии – веры», причем объединяет их в одно целое; с другой стороны, Толстой ставит понятие веры гораздо выше понятия разум, которым она должна управлять как нравственная основа. Возможно, чрезмерное увлечение этическими категориями в решении религиозных вопросов было следствием несостоятельности официальной Церкви дать определенные ответы на существующие проблемы. По этому поводу литературовед В. А. Жданов писал: «Попытки раствориться в иррациональных формулах, щедро предлагаемых церковью, не могли ослабить главного в душе писателя – критического взгляда на жизнь, стремления осмыслить события и сделать свой вывод» (9, с. 9). Вероятно, именно это привело Толстого в конце концов к отрицанию Церкви как государственного института.

27–28 января 1878 года Толстой, отвечая на письмо Н. Страхова об исканиях веры, писал следующее: «Я об этом начал писать и написал довольно много, но теперь оставил, увлекшись другими занятиями… Разум мне ничего не говорит и не может сказать на три вопроса, которые легко выразить одним: что я такое (…) Но я не один искал и ищу ответов на эти вопросы. Все жившее человечество в каждой душе мучимо было теми же вопросами и получало те же смутные ответы в своей душе (…). Ответы эти – религия (…)» (1, с. 732). В этот период Толстой читает Макса Мюллера, начинает интересоваться движением раскольников. 15 февраля 1877 года он писал: «Отцы мои были раскольниками… Опровержение. Я стану выше отцов, примирив» (3, с. 348). 17 декабря того же года он приводит три вывода о древних религиях, выписанный у Мюллера. Первый из них – «С молоду все религии чисты» (3, с. 349). Возможно, это натолкнуло Толстого на изучение истории религии, что в свою очередь привело к мысли о единстве в Церкви. Однако до мая 1878 года критики церковных обрядов у Толстого не встречается.

В ноябре-декабре 1879 года Толстой пишет статью «Церковь и государство». Она представляет собой квинтэссенцию размышлений писателя о соотношении духовного и государственного в Церкви, является своеобразным итогом его исканий второй половины 70-х годов. Подтверждением тому является близость дневниковых записей этих лет и статьи «Церковь и государство». Разрозненные заметки дневников и записных книжек выстраиваются в систему. Все эти материалы показывают, что конец 1879 года явился определенным законченным этапом в жизни писателя, ознаменовавшим перелом в его мировоззрении. Этим объясняется и долгий перерыв в работе над большим художественным произведением – романом о декабристах, – который Толстой начинал писать в 1873 и 1877 годах, но так и не завершил. Упоминание о большом религиозно-философском сочинении, над которым работает Толстой в этот период, находим в письме С. А. Толстой к Т. А. Кузминской от 21 октября 1879 г. Софья Андреевна сетовала на то, что Лев Николаевич пишет «об Евангелии и о божественном вообще, что очень жаль. Все у него голова болит» (7, с. 589).

Первые записи, касающиеся учений христианской Церкви, встречаем в дневнике от 22 мая 1878 года. С этого дня Толстой постепенно идет к тому, что Церковь и истинная христианская вера во многом противоречат друг другу, а порой и взаимно исключают друг друга.

Определяя значение веры как силы, дающей направление жизни, как откровение, помогающее понять смысл жизни, Толстой удивляется тому, что появляются люди, готовые совершать страшные преступления только ради того, чтобы заставить остальных принять их форму откровения. «Являются люди, – пишет он в статье “Церковь и государство”, – которые из кожи лезут вон для того, чтобы другие люди пользовались непременно этой, а не той формой откровения (…), проклинают, казнят, убивают всех, кого могут из несогласных. Другие делают то же самое (…). Третьи – то же самое. И так все друг друга проклинают, казнят, убивают, требуя, чтобы все верили, как они. И выходит, что их сотни вер, и все проклинают, казнят, убивают друг друга» (3, с. 69). Возможно, к такому выводу Толстого привела идея о расколе, записанная им в том же 1878 году 22 мая в дневнике: «Раскол (в Церкви) наводит меня сильнее и сильнее на важность мысли о том, что признак истинности церкви есть ее единство (всеобщее единство)…» (3, с. 69).