Михаил Арцыбашев - Женщина, стоящая посреди

Лугановичу стало холодно. В голосе Нины была прямая и наглая угроза. Он почувствовал, что она может это сделать, и испугался. Безумно ярко представилось ему милое, бледненькое личико жены, когда она получит это письмо. И вдруг он почувствовал странную, гадкую слабость. Мгновенная мысль о том, что если разговор продолжится в таком тоне, то Нина исполнит свою подлую угрозу, пронеслась у него в голове. Луганович вдруг осклабился и сказал:

— Однако что за разговор!.. Мы с вами, кажется, оба с ума сошли!..

Усиливаясь вызвать нежную улыбку, он попытался взять ее за руку, но Нина грубо вырвала руку.

— А, испугались?.. — беспощадно сказала она и засмеялась прямо в лицо. — Хотите умилостивить меня, чтобы я не написала и в самом деле?.. Фу, какая гадость, какая мерзость!..

— Ну, зачем же так… — пробормотал Луганович. — Полно!.. Перестаньте!..

Несмотря на явное отвращение и сопротивление Нины, он все-таки овладел ее руками. Она притихла, но смотрела все так же злобно и презрительно.

— Ну, Нина!.. — сладенько прошептал Луганович, целуя ее холодное, твердое плечо.

— Какой вы жалкий, гадкий трус!.. — с омерзением произнесла она, даже не отстраняясь от его поцелуев, точно он стал для нее таким ничтожеством, что уже не может ни тронуть, ни оскорбить ее.

Луганович невольно отодвинулся. Это было уже слишком.

— Ну, ну… успокойтесь, жалкий трусишка! Я пошутила!.. — презрительно сказала Нина.

Но Луганович еще не верил, и, хотя это было новое оскорбление и вся кровь прилила ему к голове, он все-таки придвинулся к ней.

— Я и не беспокоюсь!.. Я слишком уверен, что вы никогда бы не сделали такого некрасивого…

Она перебила, показывая, что прекрасно понимает его тайные мысли.

— Некрасивого для женщины, которая таскается по домам свиданий с каждым встречным?..

— Ну, зачем же так!.. — примирительно лаская, старался успокоить Луганович. — Я и сам не знаю, как это сорвалось. Вы сами виноваты… Мы просто сошли с ума оба…

Он не знал, что говорить, а Нина, не слушая и не замечая его фальшивых ласк, смотрела прямо перед собою и о чем-то напряженно думала. Острая складочка легла у нее между бровями. Луганович, все с той же искательной улыбочкой, робко следил за нею.

— Первый встречный!.. — вдруг тихо проговорила она.

— Ну, будет… полно… Ниночка!.. — почти с отчаянием попросил он.

Но Нина не слушала. Она, очевидно, вся была охвачена какой-то новой неожиданной мыслью.

— Первый встречный!.. — повторила она и горько засмеялась.

— Ниночка!..

Она вдруг оттолкнула его.

— Как вы смели сказать мне это?.. Именно вы!.. Ну, да… я дрянная, развратная, подлая женщина… но кто же сделал меня такою?..

— Нина!.. — опять повторил Луганович, не зная, что делать.

— Да знаете ли вы, что вы значили в моей жизни?.. — продолжала Нина, не обращая внимания на его попытки овладеть вновь ее руками и зажать поцелуями рот, отталкивая его совершенно машинально. — Ведь вы были первым, кого я полюбила!.. Знаете ли вы, что я готова была идти за вами куда угодно… что, если бы вы захотели, я на всю жизнь была бы вам преданной и нежной женой!.. А вы!..

Голос Нины горько сорвался.

— Нина… я был молод тогда!.. Я не знал, что делал… — пробормотал Луганович, бессильно оставляя свои попытки заставить ее замолчать.

— Вы?.. Молоды?.. Да разве вы были когда-нибудь молоды?.. Вы еще мальчишкой развратились с какой-нибудь горничной или старой развратной бабой, а потом смели подойти ко мне и заставить меня полюбить вас!.. Ах, да разве вы один!.. — с внезапной тоской оборвала Нина и, отвернув лицо в профиль к нему, коротко махнула обнаженной рукой. — Вы только первый плюнули в мою душу, — продолжала она, опять повернувшись к нему, — первый познакомили меня с грязью и пошлостью… с вашей подлой и грязной мужской душой!.. Что я была для вас?.. Я любила и готова была любить больше жизни, а для вас я была только красивым куском женского мяса!.. А потом пришли другие… такие же, как и вы!.. А знаете вы, сколько раз я после падения поднималась, стараясь забыть прошлое, забыть все унижения и страдания, стать прежней Ниной, любить кого-нибудь на всю жизнь, всей душой… Сколько раз я выбиралась из грязи, и сколько раз меня снова сталкивали туда именно те, за которых я цеплялась, которым хотела верить, как Богу!.. Я еще не понимала, в чем дело, а мне все плевали и плевали в душу, пока не заплевали всю!.. А когда я стала тем, чего все от меня хотели, чего вы первый добивались, когда внушали мне, что страсть свободна, что надо пользоваться жизнью, то есть принадлежать вам, когда всю меня опоганили, истоптали, изуродовали, вы же мне бросаете в лицо название потаскушки, недостойной произнести имени вашей жены!..

— Нина, я не хотел!.. — робко пробормотал Луганович, не в силах будучи прямо взглянуть на нее.

— Не хотел!.. — злобно повторила Нина и засмеялась.

Луганович снова взял ее за руки.

— Нина, видит Бог, — с искренней болью сказал он, чувствуя, что сердце сжимается и слезы жалости выступают на глаза, — я не хотел оскорбить вас!.. Мне показалось, что вы нарочно издеваетесь надо мною…

— Да, я и издевалась!.. — беспощадно ответила Нина.

— Ну да… — запнувшись, согласился Луганович. — Вы имели на это право!.. Мы все негодяи и преступники… Мы все относимся к женщине ужасно… Самый честный из нас считает своим правом быть подлецом по отношению к женщине как к женщине… Но, клянусь вам честью, если бы я мог искупить свою вину перед вами, я не знаю, что бы я сделал…

— Я это сегодня слышала!.. — насмешливо вставила Нина.

— Нина, это не то… клянусь вам!.. Это было безумие, в котором я сам сейчас раскаиваюсь… Я просто обрадовался вам…

Нина превесело захохотала.

— Вот это прелестно!.. Обрадовались и потащили меня на постель?.. Какая трогательная встреча старых, обрадовавшихся друг другу друзей!..

Луганович беспомощно развел руками.

— Я знаю, Нина, что мои оправдания, может быть, смешны, но если бы вы могли забыть старое и взглянуть мне в душу, вы бы поняли, что я переживаю сейчас!.. Что мне искренно жаль прошлого, и если бы это можно было вернуть, я никогда бы…

Голос у него задрожал искренней, глубокой болью.

Нина пристально посмотрела на него, и Лугановичу показалось, что ему удалось заставить ее понять, как велики его раскаяние и жалость к ней. Но лицо ее вдруг хитро и странно изменилось.

— Я понимаю, — сказала она притворным-сочувствующим голосом и вдруг прибавила жестко и грубо: — А если я сейчас протяну вам руки и скажу «возьми меня!»… Вы откажетесь? Да?..

Луганович почти с испугом взглянул на нее.

— Нина! Зачем! — сказал он. — Этим не надо шутить!

— Я не шучу… я этого хочу… возьми меня!.. — повторила она.

Луганович вздрогнул. Выражение ее голоса было так странно, что он не мог понять, продолжает ли она свою фразу или в самом деле…