Игорь Шелковский - Переписка художников с журналом «А-Я». 1976-1981. Том 1

Рабин, который носил на комиссию свои работы и которого не приняли ни в Горком, ни на эту выставку, предложил нам следующее: послать наш материал и, по возможности, работы Глезеру, который их выставит в январе на английской выставке. Он говорил по телефону с Глезером, который, по словам Рабина [Оскара], очень этому рад. Признаться, мы не очень доверяем как Рабину, так и Глезеру, но предложение нам показалось довольно заманчивым. Именно поэтому мы обращаемся к тебе с просьбой помочь нам. Фотографические материалы мы выслали Глезеру, но работы высылаем тебе, я не хочу, чтобы они принадлежали Глезеру. <���…> Мы совершенно не знаем ситуации там, в Париже, и думаем, что ты поступишь сам по своему усмотрению лучше, чем мы тут можем решить. Если считаешь нужным не связываться с Глезером, то так и сделай. Мы здесь как слепые котята. В Москве мы хотели 18 января открыть квартирную выставку – филиал английской, о чём, как предполагалось, будет сказано Глезером по радио. Сейчас – это планы, что будет на самом деле, предсказать трудно. Нас же очень смущает то, что надо вступать в отношения с компанией Рабина – Глезера. И ещё: если действительно будет реальная возможность попасть на выставку, на твоё имя вышлют ещё около 30 кубиков и конструктор из ФРГ (все кубики на русском языке), всё это находится там уже давно, нам надо только позвонить. Об этом, я думаю, будет ясно из разговора с Глезером, которому мы будем звонить на днях.

Искренне желаем тебе счастья. Герлы

Игорь, дорогой!

Только что прочитал твоё письмо. Грустно мне, хочется зайти к тебе, посидеть просто так, но ты слишком далеко. <���…>

В одном письме ты спрашиваешь о выставке Фёдора Васильевича. Я был на ней и ушёл под сильным впечатлением, хотя уже хорошо его знал. Это чувство было ещё усилено тем, что на выставку я пришёл из Третьяковки с выставки автопортретов 13 13 «Автопортрет в русском и советском искусстве». Москва, Государственная Третьяковская галерея (1976). , которая поразила меня своей серостью. Правда, несколько очень сильных вещей всё же было: Антропов – XVIII в., Малевич, Петров-Водкин, Попова и ещё два-три автора. XIX век – пустота.

Недавно я видел очень хорошую выставку польского портрета XVI, XVII, XVIII веков. Я был буквально потрясён. Настолько неожиданно, самобытно и такая плотность талантов, что я в течение месяца ходил возбуждённым. Если ты помнишь, на выставке портрета в Москве года четыре назад было несколько вещей из Польши, и они производили очень сильное впечатление.

Слабее всего смотрелись портреты, сделанные под Париж или Лондон (имею в виду Гейнсборо). От них-то и пахло провинцией, хоть и написаны были борзой кистью. В это время в Речи Посполитой польская гордыня вознеслась очень высоко, и Париж не очень-то диктовал им моды, хоть и заставлял принимать себя к сведению. И вот, пожалуйста, на периферии Европы возникло такое оригинальное явление. А русская живопись XVIII века не есть ли такой же поразительный феномен. А живопись провинциальных художников XIX в., а Аргунов не подтверждал ли того, что искусство может быть не только в центрах, и не есть ли погоня за столичными лидерами ошибка. Подобная ошибке польских западников. Не похожи ли Герловины да и Ваня Чуйков на Гоголевского сапожника Ивана Петрова-Французова. Мне кажется, что в Москве сейчас есть силы и немалые, чтобы осознать себя как некое самобытное явление и не выпрашивать внимания у Запада, не переделываться под них, не надевать модные туфли на онучи. Меня очень огорчает Косолаповское рассуждение об «ошибках молодости». Мне очень нравились его работы, и если они не устраивают Нью-Йорк, то это не значит, что они ошибочны. Истина обитает не только в Нью-Йорке.

Что ты об этом думаешь? <���…>

Боря

Иван, дорогой, здравствуй! Наконец получил от тебя письмо и очень хорошо, что не подцензурное, им всё-таки лучше пока не всё знать.

Ты просишь подробнее писать о себе. Я ведь пишу, и пишу очень много. Как-то получилось, что наиболее подробные письма были посланы Марине Романовской. Я думал, вы все видитесь и общаетесь между собой.

То, что я опускал во всех письмах, – это материальная сторона моей жизни: на какие деньги я живу. В Вене я жил на деньги Толстовского фонда. Они же купили мне билет в Париж. Здесь такой же Толстовский фонд 14 14 Толстовский фонд (Tolstoy Foundation) – русская эмигрантская благотворительная организация, основанная в 1939 году в США младшей дочерью Л. Н. Толстого – Александрой Львовной Толстой (1884–1979) для оказания помощи русским беженцам на территории Европы. , который выплачивает деньги на квартиру и прожиточный минимум в течение трёх месяцев. Сейчас это кончилось, и они меня передали франц. организации соц. помощи. Это ещё 2 месяца. Некоторые суммы мне даёт Жак за работу, которую он выбрал ещё в Москве и которую мне удалось привезти с собой. Но я эти деньги придерживаю и трачу только на инструменты и материалы, потому что с трудом представляю, что со мной будет дальше.

Я ещё совсем не ориентируюсь в делах коммерческих, и у меня пока нет знакомых, которым я мог бы полностью довериться. Единственный человек, советам которого я доверяю полностью, – это Жак [Мелконян], но он очень занят, мы с ним видимся очень редко и коротко. Он советует мне не продавать сейчас ни одной работы, привезённой из Москвы (остальные, начиная с выставки, задают один и тот же вопрос: что вы продали, сколько вы продали?).

Жак считает, что я смогу жить на деньги от продажи тех работ, которые сделаю здесь. Но пока я только начал работать, что-то законченное у меня будет, возможно, только через полгода. <���…>

Если Жак не ошибается и такой способ существования, т. е. регулярная продажа новых работ, окажется возможным, то он меня очень устроил бы. Потому что другие варианты для меня несколько рискованные.

Другие в основном такие: идти по галереям и показывать фото своих работ. Если галерея сочтёт тебя подходящим, то с тобой заключают контракт, по которому ты ежемесячно получаешь определённую сумму (Зеленин получает 7000 фр.) и должен сделать для галереи определённое количество работ. Такой контракт – мечта многих, потому что не только обеспечивает художника материально, но даёт надежду на будущее. Каждая галерея продвигает, лансирует своего художника, заказывает статьи о нём художественным критикам и создаёт ему имя. Серёжа Есаян, когда приедет в Париж, будет на таком контракте. И для него это хорошо, потому что он уже зрелый и сложившийся художник. Что касается меня, то меня пока такие условия пугают, мне хотелось бы по возможности сохранить свою свободу и не повторять свои старые работы.