Игорь Шелковский - Переписка художников с журналом «А-Я». 1976-1981. Том 1

Очень это заманчиво, да и видно то, что время коллективных, сборных выставок проходит, пора делать индивидуальные. Сам отвечаешь – сам получаешь, что сумел заслужить (и в смысле работ, и в смысле организации выставки). Вот только организатор и делец я никакой, так что если ребята заинтересуются и помогут – тогда сделаем.

Но очень важно решать это уже сейчас, так как важно, что именно показывать на сборных выставках, чтобы не разбросаться, да и нажимать некоторое время нужно будет очень целенаправленно, отсекая, хотя бы временно, все посторонние, даже и очень ценные идеи.

Вот такие у меня дела. После компоновки и выполнения заказа очень долго включался в работу. Сейчас работаю (ещё не совсем в полную силу), продолжаются чтения. Все ребята очень интересуются тобой, твоими делами. <���…>

С Аликом [Сидоровым] держим довольно плотный контакт! Он мне очень понравился – я ведь его совсем не знал раньше.

Взял я твои работы на даче. Хозяйка твоя была очень трогательна: переживала за тебя и обещала, что всегда готова к твоему приезду.

На днях видел каталог вашей Парижской выставки. Грустно всё-таки. И так у нас всё отстаёт, а уж то, что доходит на Запад, отстаёт и от нас. Картина печальная. И всё-таки нашим художникам, живущим здесь, на такой презентативной выставке участвовать надо бы. Она ведь претендует на срез неофициального искусства. А вот нужно ли это было тебе, я не очень уверен. Мне кажется, что этот контекст «русского неофициального» – всё это подпорки, в которых ты не нуждаешься. Это, конечно, с художественной точки зрения. C точки гражданской, с точки зрения солидарности – здесь, конечно, другое. Впрочем, тебе виднее, но узнать твоё мнение по этому вопросу хочется.

Вообще, очень хотелось бы с тобой подробно поговорить – ведь теперь тебе многое видится по-иному. Очень интересно, что ты теперь будешь делать (art, я имею в виду, конечно). Естественно, меня в предположительном смысле интересуют и мои, предположительные, перспективы на Западе, если они тебе как-то представляются. Галя спрашивала об этом Жака – пришлось мне перевести (не буду, правда, отрицать, что и меня это интересовало), он нас не обрадовал… Ничего плохого он, конечно, не сказал, но общее впечатление от его слов было достаточно ясным и не ободряющим.

Я обещал ему довольно широкий показ наших худ. – он должен приехать уже чуть ли не на днях. Очень надеюсь, что вы всё же успеете повидаться до его отъезда в Москву.

Твой подарок – голова – стоит у меня на стеллаже – постоянное напоминание. Очень она меня радует, но если тебе понадобится, то напиши.

Да, это теперь серьёзная проблема – ты, вероятно, уже слышал тоже о новом законе о культурных ценностях, обкладывают со всех сторон.

Это собственно, второе моё письмо. После разговора с тобой по телефону и подвернувшейся оказии я переписал его заново. Сейчас перечитал то письмо и поразился: как можно было ничего, собственно, кроме мелочей, не написать. Это письмо, думаю, всё же лучше. Так что пишу уже целый месяц. За это время побывал на выставке Семёнова-Амурского. Он очень милый, видно, дядька, и художник хороший. Но как грустно: ему 75 лет – первая выставка (которая ещё как бы прозвучала 20 лет назад), а он радостен и счастлив! Не ему в укор это сказано, конечно. Но как грустно!

Ну, вот, Игорёк. Пиши нам, если есть возможность не по почте и, главное, подробнее о себе, о своих делах, а не только о выставках. Поверь, твои дела, твой процесс гораздо интереснее нам и волнуют нас гораздо больше. Обнимаем тебя, целуем крепко, желаем тебе хорошей работы и счастья: Иван, Галя, Женя.

Дорогой Жак, извини, пожалуйста, за долгое молчание. Я был занят устройством и ремонтом моего жилища, но эти хлопоты уже подходят к концу.

У меня теперь складываются, как мне кажется, контуры моей предстоящей жизни на ближайшие шесть-восемь месяцев. Я снял самую дешёвую комнату и надеюсь, что смогу здесь жить и работать. В течение четырёх месяцев меня будут поддерживать фонды (ещё один месяц Толстовский, затем три месяца французская организация социальной помощи). С твоими деньгами (у меня ещё не разменяны те марки, которые ты мне дал) и с возможностью некоторых случайных заработков у меня будут средства на жизнь, на квартиру и даже на покупку необходимых инструментов и материалов. Мне не хотелось бы попадать в какую-либо зависимость от галерей по двум причинам: во-первых, потому что я всегда дорожил свободой в любом её проявлении, и, во-вторых, обращаясь сейчас к галереям, мне пришлось бы ссылаться на мои старые работы, в то время как моя жизнь изменилась, сам я, как художник, частично изменился, меня сейчас занимают уже несколько другие идеи, чем три-четыре года назад. Кроме того, примешивание к творчеству каких-либо коммерческих интересов на меня действует парализующе.

Буду ждать твоего приезда в Париж, желаю тебе успеха во всех твоих делах.

Сначала долгое время у меня было ощущение, что последняя интересная выставка, которую я видел, – это наша выставка в мастерской Лёни Сокова. Те художники, с которыми я встречался в Вене, удивлялись, покачивали головами, когда я им показывал наши фотографии, и говорили примерно так: «Опять там, в Москве, что-то выдумали!» На вопрос, что такое Венская школа, объясняли – фантастический реализм: Hausner, Hutter и др.

Потом в Париже после абсолютно разочаровывающих галерей с различной коммерческой живописью попал на две грандиозные, безо всяких оговорок, интересные выставки. Первая называлась «Grands et Jeunnes d’aujourd’hui» («Великие и молодые сегодня»), вторая FIAC (Интернациональная ярмарка современного искусства). На первой были представлены французские художники авангардных течений, на второй – художники всего мира, всё, что считается современным в искусстве, начиная с Шагала, кончая Уорхолом, который присутствовал сам на этой экспозиции.

Организована она была крупными европейскими и американскими галереями (их было около ста), которые показывали весь свой товар лицом. Билет стоил дорого, открыта она была всего неделю с двух дня до одиннадцати ночи. Я был на ней два раза и купил каталог, специально, чтобы при случае послать тебе. Но, к сожалению, он даёт представление о выставке на какую-то сотую долю. Репродукции даны с мало интересных работ, к тому же чёрно-белые, а вся выставка была зрелищем необыкновенно красочным.

Нет какого-то одного довлеющего направления. Примерно в равной степени значительности сосуществуют гиперреализм, сюрреализм, абстрактное искусство (в новой модификации – абстрактный иллюзионизм – к пятну подрисовывается аэрографом тень, как будто оно плавает в воздухе), концептуализм, кинетическое искусство, многие другие, ещё жив оп-арт.