Игорь Шелковский - Переписка художников с журналом «А-Я». 1976-1981. Том 1

Вчера были с Вагричем Бахчаняном, ты, может, слышал – это художник, работавший в Литгазете и друг Булатова, на биеннале в музее Уитни. Выставка расстроила, по идее устроителей она должна демонстрировать все лучшее за 2 года в американском искусстве, разные концепты, в целом скучно, легковесно, по содержанию тщедушно.

К примеру, представлены гвозди, которыми прибил себя художник. Так и лежат в прозрачной коробочке – смотрите и любуйтесь, рядом надпись: из коллекции Джаспера Джонса. Продали, небось, за пару центов – важна реклама.

Впрочем, «Нью-Йорк Таймс» 24 24 «Нью-Йорк Таймс» (The New York Times) – американская ежедневная газета, публикуемая в Нью-Йорке с 18 сентября 1851 года, одна из влиятельнейших газет мира. дала ругательную рецензию на эту выставку. Пресса здесь никого не щадит. Дорогой Игорь! Большой тебе поклон от Люды. Пиши нам. Что интересного происходит в Париже, что делаешь сам, как живут художники. Вопросов много, и взаимная информация полезна. Если тебе что-нибудь нужно и мы в состоянии помочь, не стесняйся, сообщи. Твои Люда и Саша.

Дорогой Георгий Дионисович!

Большое спасибо за деньги, я их получил, и для меня сейчас это очень своевременно.

Я работаю и начинаю входить в курс здешней жизни. Никакой тоски, тем более ностальгии, которой мы так остерегаемся в Москве, пока и в помине нет. Здесь так много интересного, что совсем не до ностальгии. Открылся новый музей Modern Art. Там есть и русский авангард 20‐х годов. В том числе (временно) из запасов Третьяковки. Надо жить во Франции, чтобы иметь возможность увидеть то, что прячется в России.

С грустью узналось, что вы скоро покидаете Москву. Я понимаю необходимость и неизбежность этого, но всё-таки Ваше отсутствие там будет невосполнимо. Ваш дом, Ваша коллекция были как оазис среди пустыни.

Я всё-таки верю, что всё, что там сейчас происходит, когда-нибудь кончится. Тогда будет всё по-другому, Ваши труды не пропадут даром, мы ещё увидим музей Вашего имени. Желаю Вам хорошего здоровья.

Игорь, здравствуй. Совсем отчаялся дописаться до тебя по почте. Три письма в ответ на № 8 ушли без ответа от тебя. У меня началась война с ГБ. Увезли меня на машине в лес и требовали работать на них. Я отказался. Тогда «объявили войну», мне грозили, говорили, что «пожалею очень». И вот уж после этого ничего не осталось, как попросить вызов из‐за границы. Даже несмотря на реакцию матери. А тут ещё и Серёжу [Есаяна] проводили. Состояние было ужасное. Оно и сейчас не лучше. Что делать? Как быть с матерью? А как быть с отъездом? Да и что ждёт нас там? Белле – 50. Игорю – 15. Да и потяну ли в тех условиях за троих? Даже ехать куда, и то не решили. То ли Израиль, то ли Штаты, или Франция, или Австрия, наконец? Я, кроме польского, не знаю никакого, Игорь да Белла немного английский. Вот и всё. А при моём комплексе совсем уж кажусь беспомощным. Но и здесь всё уж невмоготу. Кошмар сплошной. Что ты можешь нам посоветовать? <���…>

Милый Игорёк! Я не ждала, что Алик напишет такое отчаянное письмо. Вообще-то он держится бодро, даже сделал довольно много интересных работ – графики. Он просил Алика С. [Сидорова] их сфотографировать и послать тебе, но, видимо, как-то это всё пропало. У нас теперь на улице [М. Грузинская, 28 – Горком графиков] часто выставляют – была интересная выставка «20» 25 25 «Двадцать московских художников» («Двадцатка», «20»; 1978–1988) – группа московских художников. Лидер группы – Корюн Нагапетян. В первый состав «Двадцатки» вошли: С. Блезе, В. Глухов, Д. Гордеев, Т. Глытнева, В. Линицкий, А. Лепин, К. Нагапетян, В. Провоторов, Владимир Петров-Гладкий (ст.), Вячеслав Петров-Гладкий (мл.), Н. Румянцев, И. Снегур, М. Стерлигова, В. Савельев, Н. Смирнов, С. Симаков, В. Скобелев, В. Сазонов, А. Туманов, С. Шаров. Всего состоялось десять выставок. – ты о них, может быть, слышал. Перед этим была выставка графики, и на неё взяли три Аликовых работы. Вообще, интерес к этим выставкам огромен – часами стоят на холоде, почти без надежды попасть. Я тоже выставляюсь среди художников-педагогов во Дворце, но, разумеется, это не идёт ни в какое сравнение с тем, что происходит на Западе. Там наша стряпня может показаться устарелой и смешной. Недавно на Кузнецком была выставка Романовской, её мужа, и вообще «левого МОСХа». Интерес к выставке тоже был большой, но, к сожалению, много дряни нанесли в книгу отзывов. <���…>

Пиши. Ты знаешь, что для нас вести от тебя. Целую. Белла.

Дорогой мой Боря! Дорогая Люся! Здравствуйте!

<���…> Итак, Боря, отвечаю на твои вопросы. Я не считаю ошибкой всё то, что я делал в Москве в последние годы. Приехав в Париж, я не почувствовал никакой художественной неполноценности, хотя я ставлю это не в заслугу себе, а в вину Парижу. Больше того, все мои последние работы (в фотографиях) здесь никому не нравятся, и это меня радует.

(А как иначе: прибежал, увидел – все бегут в другую сторону; скорее догонять, что ли?)

Наверное, Париж в принципе тоже провинциален сейчас. Но здесь есть неимоверное разнообразие, всё открыто, доступно. И самое главное – здесь другой строй и совсем другое отношение к художникам. В Москве каждый из нас как закупоренный, мы почти не знаем, что делается рядом. Какое уж тут самосознание. Наверное, искусство – это всё вместе, в совокупности, все направления. Каждое направление как ветка на дереве. Они и должны быть направлены в разные стороны и противоположные друг другу, иначе дерево было бы однобоким. А так они уравновешивают сами себя. Более поздние ветки повторяют направления более старых. А ствол, их объединяющий, – один. В Москве по провинциальности набрасываются на каждое новое ответвление, но оно, конечно, и чем дальше, тем слабее. Лишь то, что вверх, в центре, – всегда растёт. Мне всегда хотелось дорваться до самого нового, до самого современного. Посмотреть, пощупать, узнать, потом отойти в сторону и заняться своим делом, но уже со спокойной душой. Новое часто бывает внешним или эрзацем. <���…>

Боря. Я не теряю внутреннюю связь ни с кем из вас. Мне непонятно, почему Слава [Лебедев] не ответил на моё письмо. Ты мне обещал прислать фотографии. Где ж они?

Ещё один ответ на твой вопрос. Ты спрашиваешь, как выглядят русские на фоне западного искусства (на выставках нонконформистов). Провинциально, запоздало и бедновато. Работы старые, далеко не лучшие, в основном социально-критического направления, современные передвижники. В то же время, если бы собрать действительно всё лучшее, что есть сейчас в Москве, – прозвучало бы, и очень.

В Москве мы все работаем как любители, для себя. Сделал одну картинку – показал друзьям, любуюсь сам. Зачем делать вторую такую же. А здесь всё, что делает художник, сразу же покупается, уходит от него, он остаётся ни с чем. Надо делать новое. Поэтому художники делают здесь в 50 раз больше, чем в Москве. А поскольку даже при повторении одной и той же идеи что-то меняется, то художник обогащается находками. Развивается.