А. Гребенкин - Открытое небо

– Тест на отцовство делал?

– Ха! Я под тебя комедийное шоу запущу! Талант пропадает.

Интерьер виллы неописуемый, в стиле нуар. Полумрак, еле видны листы старинных рукописей в золотых рамах, лежащая скульптура обнажённой негритянки, изогнувшейся как пантера, деревянная решётка лифта, словно из старого фильма.

По сторонам – перегородки из дымчатого полупрозрачного стекла, за которыми начинаются тёмные коридоры куда-то вниз и вдаль. Слабый свет от лестничного окна, видно плохо. Справа – то ли винотека, то ли химическая лаборатория, в неописуемом беспорядке стоящие и лежащие пузатые и плоские бутылки, флаконы, пузырьки, колбы, блестящие и тёмные, целые и расколотые, как будто сумасшедшие дрались там, хватаясь за всё вокруг. Слева – похоже на старинную библиотеку, бесчисленные полки с книгами и перевязанными свитками.

Что-то заставляет остановиться, не могу оторвать взгляд от этой библиотеки. Наверное, цепкий наркотик ещё не отпустил до конца. Ведь точно вижу: что-то движется на полках, будто книги сделаны из живой шевелящейся кожи. И эта неясная чёрная масса за стеклом, а дальше за ней слабое мерцание, словно коридор уходит в болото, над которым ползают блуждающие огни. И вместо скуки от вида стольких старых книг почему-то возникает тягостное чувство… Близости зловещего и непонятного…

И ещё вспыхнули и снова провалились какие-то обрывки слов из давно, в прошлой жизни, прочитанной и навсегда забытой книги: «Вселенная… Некоторые называют ее Библиотекой». Кажется, что коридору нет конца. И ещё почудилось, что и каменный дворец наверху, и вся элитная Чаща – театральные декорации из картона, сделанные, чтобы эта библиотека не была видна. Оптический обман какой-то.

Помрачение отступило перед лифтом. Поднимаемся в огромную студию верхнего этажа.

В меркнущем свете короткого дня открывается вид на поместье. Справа вековые деревья, совсем близко у дома, до разлапистых ветвей можно рукой достать.

Внизу – начинается виноградник, газон и двухэтажная собачья будка в драгоценном геометрическом стиле ар-деко. Блестящее чёрное дерево, вставки из белого золота. Эта будка подороже моей квартиры будет, а может, и побольше.

Лакей приносит напитки, пробую что-то невероятно освежающее, дурман отступает немного.

Снимаю со стены старинную подзорную трубу, пытаюсь разглядеть что-то за деревьями. Виден колоссальный бассейн с водопадами и рядом какая-то недостроенная хибара, стены и каминная труба.

Теодор объясняет:

– Сосед у меня обанкротился. Начинал хорошо, нефтяной магнат, туда-сюда. Приличный человек, выразил уважение. Я дал добро на строительство рядом со мной, чувак успел построить этот бассейн и вылетел в трубу, зарвался на бирже. В посёлке его называют Серой Шейкой, он как та курица из сказки, которая никак не могла улететь со своего водоёма. Держу хохмы ради, пока кто-нибудь нормальный на вступительный взнос не заработает. Местный клоун. Посмотри лучше налево, там художники заказ доделывают.

Слева пятеро художников трудились на лесах, завершая огромное, вровень с крышей, панно. Заканчивали выкладывать обрамляющую мозаику. Пятиметровые кентавры, занимающиеся любовью. Могучие торсы, страстные позы. Очень натуралистично, каждая шерстинка прорисована.

– Декоративное искусство должно быть из космоса видно, – пытаюсь дипломатично пошутить, страсть Теодора к современному искусству всем известна.

– Признаюсь: люблю искусство и настоящих творцов. Лучшее развлечение для меня. И нравятся необычные сюжеты, модерн, авангард, кич. Тошнит от всей этой классической тягомотины. Два подлинных Рафаэля висят на итальянской вилле, но не радуют. Никогда не скажешь, что он умер от сексуального переутомления, никакой страсти в картинах. Скука смертная. Благостные лица, смиренные позы… Глаза никуда не смотрят… Я бы его репортёром не взял, не умеет схватить момент, передать настроение. Но ценится почему-то дороже золота. А здесь всё-таки новый, современный взгляд.

Осматриваюсь, плохо видно из-за полумрака. Что это такое на барной стойке? Настоящий пулемёт «Максим»? Или копия?

– Настоящий, – как будто читая мысли, говорит Теодор. – После реставрации, поплавал в масле неделю, потом перебрали – ещё сто лет проработает. Нашли прямо на участке.

– Как?

– Да западное крыло расчищали под поле для гольфа и нашли этот пулемёт. Врос в огромную берёзу на высоте метров четырёх. Все выпали от удивления: берёза с пулеметом! Прораб так удивился, что мне позвонил. Я сначала вспылил: фонтан не доделан, а он с какой-то хернёй звонит. Потом и скелет пулемётчика нашли, когда я приехал. Оказалось всё банально: пулемёт был установлен между двух молодых берёзок, пулемётчика убили, а берёзки срослись в одну и несколько десятилетий росли вместе с пулемётом, поднимая его.

Хотел сначала всё на свалку выбросить, но потом какая-то ностальгия взяла. Война – это святое. В коллекцию оружия не взял, там только холодное, его люблю больше. Пулемёт и в интерьере хорошо смотрится, свежо. А скелет повешу в беседку и оформлю её в готическом стиле. Будет фишка на Хэллоуин. Вам тут холодно, я гляжу?

– Есть немного.

Из ниоткуда возникший лакей мастерски зажёг дрова в камине и бесшумно исчез. Верхний этаж осветился тусклым красным светом.

– Камин интересный, кстати. Плиты опять с западного крыла, это прямо Клондайк. Раньше там было богатое купеческое кладбище, потом его забросили, лет двести назад. Когда начали выравнивать землю, всё перекопали, увезли весь хлам на свалку. Хотели и надгробные плиты увезти, но они мне приглянулись, я несколько отобрал. Люблю старый мрамор. Вот из них камин и соорудили. Теперь и наказание есть для нерасторопной челяди. Посылаю сюда ночевать. Боятся этого страшно. Говорят, после полуночи камин что-то шептать начинает. Вздор, конечно. При мне ничего не шепчет…

– Ну, располагайтесь пока, а я отойду на минуту, пригляжу кое за чем. Прислуга обучена, не стесняйтесь. Противозаконные желания гостей удовлетворяются в первую очередь.

Нил усмехнулся и достал портсигар. Чиркнул зажигалкой, появился маленький жёлтый огонек и вцепился снизу в краешек сигареты.

Старинные напольные часы пробили три часа дня. Дверь за Теодором закрылась.

…Снаружи воздух уже начинал темнеть и большие ели бросали чёрные тени на беседку. Теодор зашёл внутрь, взглянув на остановившиеся часы.

Человеческий скелет лежал на полу. День меркнул и жёлтый от времени, потрескавшийся череп становился белым, как снег. Стояла полная тишина, и только издалека доносился какой-то непрерывный стук, словно птица стучала по сухому дереву. «Ту-тук, ту-тук. Ту-тук, ту-тук.…»

А ещё дальше, за пределами человеческого слуха, волнами накатывал железный грохот беспощадного боя, разрывы и вой, треск пламени, рёв моторов, крики солдат и посреди этой ярости и безумия – неслышный сдавленный стон…