Александр Зиновьев - Зияющие высоты

Нет обществ без привилегий. Вождь первобытного племени, берущий первым кусок мяса убитого животного, уже имеет привилегию, причем по тем временам огромную. Важно установить, какой тип привилегий характерен для данного типа общества и какую роль они играют в его жизни. Наши либералы, требуя большей свободы передвижений по стране и поездок за границу, большей свободы слова, печати, творчества и т.п., посягают на самые основы ибанского образа жизни - на органически присущую ему систему привилегий. Их желания суть продукт того, что они начитались книжек о прошлом и о Западе, наслушались всякого рода разговорчиков на эту тему и, может быть, сами нагляделись. Но они чужды ибанской социальной действительности.

Социальные привилегии разделяются на официальные, закрепленные законом или обычаем, и неофициальные. Последние делятся на наказуемые (порицаемые, во всяком случае) и ненаказуемые (или слабо наказуемые). Но строгих граней тут нет. Например, высокая зарплата, хорошая квартира, персональная машина, закрытый распределитель продуктов питания, бесплатные санатории и т.п. у крупных чиновников суть законные привилегии. А принуждение подчиненных к сожительству, присвоение их идей, навязывание соавторства, устройство на работу или учебу по знакомству и т.п. суть фактические привилегии, но не узаконенные. Они официально порицаются. Но много ли случаев вам известно, когда начальники за такие дела пострадали бы? Эти привилегии столь же прочны, как и законные. Существует огромное количество должностей, где именно фактические неузаконенные привилегии являются главными источниками доходов всякого рода. Это даже иногда официально учитывают в установлении зарплаты, когда зарплата оказывается чистой фикцией. Пройдетесь, например, по дачным местам и поинтересуйтесь сколько стоят дачи и какова зарплата их владельцев. И вы увидите, что в огромном числе случаев владельцы должны были бы в течение десятков лет откладывать зарплату полностью, чтобы накопить на дачу.

Строить полный ибанизм в условиях отсутствия враждебного окружения стало значительно труднее. Прежде всего, выяснилось, что некого догонять. А раз так, то и спешить незачем. Можно и обождать. Стало негде брать взаймы, не от кого ждать помощи, не у кого тянуть новые открытия и изобретения и заимствовать моды, негде отдыхать от ибанской нервотрепки и приобретать заграничные вещички, не на кого сваливать свои трудности, не с кем сравнивать свои выдающиеся успехи. Одним словом, исчез любимый враг, делавший жизнь мало-мальски осмысленной и интересной. Остались одни свои. А что свои? Дрянь. Со своими и по душам-то поговорить не с кем.

Хотели было армию распустить. Но куда девать такое количество хорошо подготовленных заслуженных офицеров, генералов и маршалов? К тому же рискованно. А вдруг!... Нет, армию распускать нельзя. Наоборот, сказал Заведун, у нас все должно отмирать путем укрепления. И привел цитату. А спорить с цитатой...

Конечно, пришло и кое-какое облегчение. Оппозиционеров перестали поддерживать извне. И бежать им стало некуда. И вообще оппозиция потеряла смысл, так как не перед кем стало выпендриваться. Прекратились клеветнические Голоса. И стало скучно. Однажды Заведун целый вечер крутил ручку приемника, надеясь поймать хоть какой-нибудь Голосишко и услышать чуточку правды про Ибанск. Но, увы! Голосов уже не было совсем. Сотрудники, видя такое, решили создать на болоте, на котором никто жить не хотел, Неприсоединившуюся Буржуазно-Демократическую Республику (НБДР) в два квадратных метра, с территории которой начались клеветнические передачи и куда решено было время от времени выгонять оппозиционеров - с целью создания впечатления и для интриги. Заведун вздохнул с облегчением и выступил с докладом, в котором высказался за мирное сосуществование. Путом мырнаго сарывнаваныя мы далжны даказат нэаспарымый прэимуществ нашэго обшэственного стройя, сказал он. Прытом мы нэ далжны тэрат бдытэлнаст. Мы будым нэуклонна крэпит абарону. Мы усылым дэатэлност наших лубымых Органыв. Так и сделали. И усилили охрану границ изнутри, так как наружи уже не было.

Кому первому пришла идея создания нелегального машинописного журнала Срамиздат? Теперь установить это невозможно. Один стукач, присутствовавший на том историческом заседании, доносил, что идею эту выдвинул Крикун и упорно отстаивал в полемике с Лодером, который был основательно пьян и толком не соображал, о чем идет речь. Другой стукач, присутствовавший на этом же заседании, доносил, что идею выдвинул Лодер, а Крикун разгромил ее как детскую игру. Но заседания на самом деле не было. Было обычное сборище с водкой, магнитофоном и разговорами о лагерях и процессах. Причем, не одно сборище, а несколько. И в сообщениях стукачей фигурируют разные даты. И Крикун попал на одно из них совершенно случайно. Его привела Она познакомить с интересными ребятами и послушать музыку. Тогда-то перепивший Брат и сказал, что если бы все их разговорчики записать и напечатать, получилась бы сногсшибательная брошюрка. Брат вынул свою записную книжечку и стал в ней что-то записывать. Эту манеру его все знали и не обращали на нее внимания. Если уж печатать, сказал тогда Крикун, то это надо делать серьезно. Бесспорные факты. Документы. И так, чтобы это уходило на Запад.

Через пару месяцев вышел первый номер Срамиздата и произвел сенсацию. Никто не знает, кто готовил его и кто отпечатал десяток экземпляров. Он с молниеносной быстротой распространился по Ибанску, перепечатываемый буквально в сотнях экземпляров. Номер Срамиздата вышел. Ничего особенного не произошло. Никого не посадили. А разговорчики пошли. Слухи приписывали номер Лодеру. Он не отказывался. Потом поверил в это. И взял дело в свои твердые руки. И надо признать, поставил его на широкую ногу. Выпуски Срамиздата стали обычным делом ибанской интеллектуалистской жизни.

Сотрудник, в свое время лично знавший Крикуна и внимательно следивший за его научной карьерой, рекомендовал Инструктору, наблюдавшему деятельность Срамиздата, обратить на него особое внимание. Имейте в виду, сказал он, Крикун - талантливый ученый, известен в своей области за границей, знает несколько иностранных языков. Хладнокровен. Находчив. Решителен. И органически враждебен ибанскому строю жизни. Черт возьми, подумал Крикун, когда эту характеристику прочитал ему из своей записной книжечки Брат. Если бы мне такую характеристику дали тогда в полку, быть бы мне первоклассным летчиком-испытателем или космонавтом. И Органам из-за меня не было бы никаких хлопот. Боже мой, какие же они все-таки кретины!