Сергей Довлатов - Интервью

- Прохвост какой-нибудь?

- Да я его толком не знаю. Старичок... Надо было идти, доказывать... Посмотрел я на его лысину и махнул рукой. Ну, куда с моей-то будкой против старика, неудобно...

- И не жалеете?

- Обидно, в общем... Сейчас бы подумал, прежде чем решать.

- Но факт остается фактом. Вы пренебрегли личными интересами.

- Вроде бы пренебрег... Дурака свалял. Капитулировал перед лысиной.

- Но вы испытали моральное удовлетворение?

- Что-то вроде.

- А нет ли во всем этом некоторой доли тщеславия? Мол, все кругом будут говорить о моем благородстве...

- Хоть бы и так. Разве это важно! Лишь бы делать по совести.

- Слушайте, я уже полчаса с вами беседую, а конца не видно. Не будем отвлекаться.

- Не спешите. Все равно обеденный перерыв начался. Есть хотите? Мне каждое утро соседка завтрак сует.

- Симпатичная?

- Весьма. Ей семьдесят четыре года... Держите. И кофе есть в термосе.

- Так, значит, вы переехали, а жена осталась? Но что конкретно было поводом для ссоры?

- Я уж не помню. Летом они хотели Нюшку в санаторий отправить, я не дал...

- Почему, если не секрет?

- Санаторий для больных, а Нюшка здорова. Есть нормальные детские сады. У них там какая-то Сима в горздраве...

- Ну, хорошо. Я все понимаю. Вы коммунист и живете для народа. Но ведь и я народ, и вы народ, и ваш отец народ, и ваша жена тоже. Даже Нюшка, и та народ. Надо же и о них подумать.

- Надо.

- Что же будет у вас с женой?

- Не знаю.

- Среди моих друзей четверо уже развелись. А начнешь расспрашивать, все говорят, ничего не произошло. Жили вместе, ходили к приятелям, спорили об искусстве, а потом оказались чужими. Один писатель говорил, что люди женятся не потому, что созданы друг для друга, и даже не потому, что испытывают взаимное расположение, а просто случайно оказываются вместе. Как будто невидимая рука выбросила на сукно горсть фишек, и две из них упали рядом...

- Бросьте, это у голубей такая жизнь. А человек, он может выбирать. Поэтому и ошибиться страшно...

- И все-таки времена Шекспира прошли.

- А настоящая любовь и во времена Шекспира была редкостью. Иначе он не сочинил бы Ромео и Джульетту.

- Но ведь ошибаются люди. Самые умные, самые честные и те ошибаются.

- Что и говорить, материя тонкая. Тут и в другом человеке нельзя ошибиться и в себе. А ведь о себе мало кто правду знает. Слишком близко предмет расположен, не видно...

- Послушайте, я все-таки хотел бы знать, для чего приходил этот тип?

- Лева Махаев?

- Да. Вы говорили, что он вам неприятен.

- Ну его к черту!

- А вы не хотели бы мне обо всем этом рассказать?

- Не хотел бы. Но могу. Тем более что об этом на собрании речь пойдет.

- Когда?

- Сегодня, после четырех.

- Стоп. Одну минуточку. Давайте так. Покончим с вашей биографией и перейдем к текущему моменту.

- Закуривайте!

- Что вы можете рассказать о своем детстве? Вы, конечно, были пионером?

- Да, был.

- А потом?

- Потом со шпаной связался.

- В каком смысле?

- После войны хулиганья было много. Да и район у нас такой.

- То есть вы хотите сказать, что участвовали в борьбе с нарушителями общественного порядка?

- Нет, я у них на атасе стоял.

- Вот как... И чем же вы занимались вместе с этой, как вы говорите, шпаной?

- Курили, дрались, яблоки воровали со склада...

- Но потом вы преодолели дурные влияния?

- Вроде бы преодолел.

- Каким же образом?

- Опротивело все это... То есть я вдруг представил себя на месте тех, кого мы били, над кем издевались...

- Вам это свойственно?

- Что именно?

- Переживать за других.

- Не знаю. Сколько можно было дурака валять...

- Мы беседуем уже сорок минут, а я все не могу нащупать, как бы получше выразиться, стержень вашего характера, формулу поведения, что ли... Для хорошего очерка нужен толчок.

- Это уж ваша забота.

- Ну, а как вы относитесь к спорту?

- Ничего отношусь.

- Сами занимались спортом?

- Да, боксом. Выступал в полутяже.

- По какому разряду?

- Я был кандидатом в мастера.

- Почему же не стали мастером?

- У меня были повреждены лицевые связки.

- И это заставило вас бросить бокс?

- Понемногу я работал до последнего времени, а зимой буду тренировать заводскую команду... Кофе не хотите больше? Тогда я убираю все это.

- Среди обывателей бытует мнение, что бокс - это варварская забава, нечто вроде испанской корриды. Что вы на это скажете?

- Так оно и есть. Или примерно так. Видно, я тоже обыватель.

- Вы считаете бокс грубым видом спорта?

- Да уж куда грубей.

- А как же эстетическая сторона бокса, торжество интеллекта и воли над грубой силой? Зрители предпочитают...

- У меня бывали такие минуты, когда хотелось вытаскивать зрителей одного за другим на ринг и нокаутировать по очереди.

- Значит, вы разделяете мнение тех мам и пап, которые вообще запретили бы этот вид спорта, будь их воля?

- Этого я не говорил. Если они хотят, чтобы вечером нельзя было выйти на улицу, чтобы хулиганы приставали к девушкам, а хилые кавалеры в страхе ретировались,- пускай запретят бокс.

- То, что вы говорите, противоречиво. Какие же цели вы преследовали, надевая перчатки?

- Я хотел, чтобы меня научили драться по-настоящему.

- Вы любите драться?

- Это моя страсть.

- Нет, я серьезно спрашиваю.

- Если ко мне, или к моей жене, или к кому угодно привязался пьяный дурак, то что я должен делать? Звать милицию, спасаться бегством, проводить на месте идейно-воспитательную работу? В газетах пишут, что все блатные трусы. Да ничего подобного. Сказка для хилых мальчиков в очках. Вот и надо быть уверенным, что можешь послать пьяного хама на пол с любой позиции.

- Конечно, вы правы, милиционер не всегда оказывается рядом.

- Вот я и говорю. А мы-то, мужики, на что?

- То есть вы занимались боксом для того, чтобы овладеть навыками?

- В общем, да.

- И не жалеете о том, что бросили ринг?

- Я же сказал, что зимой начну тренировать ребят.

- Да, но вы уже не станете чемпионом.

- Я к этому не стремился. Мне не очень-то нравится бокс. На ринге ты иногда ненавидишь того, с кем работаешь, и зрителей тоже, и судью. А я не хочу никого ненавидеть без причины.

- Кстати, о ненависти... Если человека знаешь достаточно хорошо, то уже нельзя его презирать или ненавидеть. Ты видишь все мотивы, обнаруживаешь смягчающее обстоятельства, многому находишь оправдание...

- Не сказал бы. Я одного человека знал лет десять. Дружили, можно сказать. А теперь не здороваемся.

- Не тот ли тип имеется в виду, который заходил... Махаев?

- Допустим.

- Что же произошло?

- Он вынес с завода сопротивления... в общем, украл.

- Это такие разноцветные микроскопические штучки?

- Вот именно. У радиолюбителей - дефицит.

- Весь шум из-за этого?

- Он их украл, а кто украл - тот вор.