Николай Гоголь - Сорочинская ярмарка, Ночь перед рождеством, Майская ночь и др.

—

«Нет, хлопцы, нет [нет, нет] не хочу! Что за разгульство такое! Как вам не надоест повесничать? И без того уже [И так уже] прослыли мы, бог знает, какими буянами. Ложитесь лучше спать». Так говорил Левко разгульным товарищам своим, подговаривавшим его на новые проказы. «Прощайте, братцы! покойная вам ночь». И быстрыми шагами шел от них по улице. «Спит ли моя ясноокая Ганна?» думал он, подходя к знакомой нам уже [уже вам] хате, увенчанной вишневыми деревьями. Среди тишины послышался тихий говор. Левко остановился. Между деревьями [вишня<���ми>] забелела рубашка. Мелькнула синяя запаска. «Что значит?» подумал он [Левко] и подкрался поближе и спрятался за вишню. При свете месяца блистало лицо стоявшей перед ним девушки [блистало перед ним лицо девушки] Это Ганна. Но кто же этот высокий человек, стоявший к нему спиною? Напрасно обсматривал он [Левко напрасно обсматривал] его сзади: тень покрывала его с головы до ног. Сзади только он был [С одной стороны был он] освещен месяцем. Но немного приближившись к нему, он уже подвергался опасности быть открытым [Малейшее же приближение со стороны его угрожало открытием. ] Тихо прислонившись к дереву, решился он остаться на месте. Девушка ясно выговорила его имя. «Левко? Левко еще молокосос!» говорил вполголоса [полушопотом] и хрипло высокой человек. «Если я встречу [встречусь <���с ним?>] его когда-нибудь у тебя, я выдеру за чуб». — «Хотелось бы мне узнать, какая это шельма похваляется выдрать меня за чуб!» подумал Левко и протянул [наг<���нул>] шею, стараясь не проронить ни одного слова. [Далее начато: Высокий человек] Но незнакомец стал говорить [Вместо «стал говорить»: говорил] так тихо, что нельзя было расслушать ни одного слова. «Как тебе не стыдно!» сказала Ганна по окончании его речи. «Ты лжешь, ты обманываешь меня, ты меня не любишь. Я никогда не поверю, чтобы ты меня любил». — «Знаю», продолжал незнакомец: «Левко много наговорил тебе пустяков и вскружил твою голову». (Тут показалось парубку, что голос незнакомца [Далее начато: неско<���лько знаком?>] не совсем незнакомый, и как будто бы он его когда-то слышал). «Но я дам себя знать Левку», [Далее начато: Он еще видно] продолжал всё так же незнакомец. «Он думает, что я не вижу всех его шашней [пов<���есничеств?>] Попробует он, собачий сын [„собачий сын“ вписано. ] каковы у меня кулаки…» При сем слове Левко не мог [Далее начато: удержать сво<���его гнева>] уже боле удержать своего гнева. Подошедши [Подкравшись] на три шага к нему, замахнул со всей силы руку, чтобы дать порядочного треуха, от которого незнакомец, [Далее было: может быть] несмотря на свою видимую крепость, может быть, не устоял бы на месте [пошатнулся бы с места] Но в это время свет пал на лицо его, и Левко остолбенел [остолбенел от изумления] увидевши, что перед ним стоял голова. Невольное покачивание головою и легкий свист одни только выразили его удивление. В стороне послышался шорох, Ганна поспешно влетела в хату, захлопнув за собою дверь.

«Прощай, Ганна!» закричал парубок, обнявши голову и с ужасом отскочил [отступил] назад, встретивши жесткие усы. «Прощай, красавица [Ганна]!» вскричал другой, но на сей раз полетел стремглав от тяжелого толчка головы. «Прощай, прощай, Ганна!» закричало несколько парубков, повиснув к нему на шею. «Провалитесь, проклятые [чертовские] сорванцы!» кричал голова, отбиваясь и притопывая к ним ногами. «Что я вам за Ганна? Поприставали, проклятые, как мухи к меду! Убирайтесь к отцам на виселицу, чортовы дети! Дам я вам Ганны!»

«Голова! голова! это голова! [„это голова“ вписано. ]» закричали хлопцы и разбежались во все стороны.

«Ай да батько!» говорил Левко, очнувшись от своего изумления и [«очнувшись от своего изумления и» вписано. ] глядя в след уходившему с ругательствами голове. «Вот какие за тобой водятся проказы! Славно! [Далее начато: То-то] А я дивлюсь да передумываю, что бы это значило, что он всё притворяется глухим, когда станешь ему говорить о деле. Постой же, старый хрен, ты у меня будешь знать, как таскаться под окнами молодых девушек, будешь знать, как отбивать чужих невест. Гей, хлопцы, сюда! сюда!» кричал он, махая руками к парубкам, которые снова собрались в кучу. «Ступайте сюды! Я увещевал [усовещевал] вас идти спать, а теперь раздумал, и сам готов хоть целую ночь гулять с вами».

«Вот дело сказано!» сказал плечистый и дородный парубок, считавшийся первым гулякой и повесой на селе. «Мне всё кажется тошно, как будто недостает чего-то [Вместо „тошно ~ чего-то“: что потерял шапку или люльку] если не удается погулять порядком и настроить штук. Всё как будто не достает чего-то, как будто потерял шапку или люльку, словом [одним словом] не козак да и только».

«Согласны ли вы побесить хорошенько сегодня голову?»

«Голову?»

«Да, голову. Что он в самом деле задумал? Он управляется [управляет] у нас, как будто гетьман какой. Мало того, что помыкает как своими холопьями, еще и подъезжает к девчатам нашим. Ведь, я думаю, во всем [в целом] селе нет смазливой девки, за которою бы не волочился голова».

«Это так, это так!» закричали в один голос все хлопцы.

«Что ж мы, ребята, за холопья у него? Разве [а. И так-таки б. Разве в. Ведь] мы <���не> такого же рода как он; мы, слава богу, вольные козаки [Вместо „мы ~ козаки“: мы вольные козаки]! Покажем ему, хлопцы, что мы вольные козаки!»

«Покажем!» закричали парубки.

«А у меня [А мне] как нарочно», продолжал Левко [«продолжал Левко» вписано. ]: «сложилась славная песня про голову. Пойдемте, я вас выучу», продолжал <���он>, ударив рукою по струнам бандуры. «Да слушайте: попереодевайтесь, кто во что ни попало».

«Гуляй, козацкая голова!» сказал плечистый парубок, ударив ногою в ногу и хлопнув руками. «Что за роскошь! Что за воля! Как начнешь беситься, будто поминаешь давние годы. Любо, вольно на сердце, а душа как будто в раю. Гей, хлопцы! Гей! Гуляй!» И толпа шумно пронеслась по улицам. И благочестивые старушки, пробужденные криком, подымали окошки и крестились сонною рукою, говоря: «Ну, теперь гуляют парубки!»

—

Блистательный месяц, прогуливаясь в необъятных пустынях своего [чудно<���го>] неба, не налюбуясь красавицею землею [и озирая красавицу землю] раздумно остановился над хатою [одною хатою] которой неровные окна одни только светились среди уснувших улиц, как будто спрашивая: «какие это люди осмелились при моем серебряном свете разводить презренный и неприятный для глаз огонь свой?», [«как будто ~ свой» вписано. ] Это жилище головы. Голова давно уже окончил свой ужин и, без сомнения, давно бы заснул уже; но у него [у него тепе<���рь>] в хате гость, винокур, присланный помещиком, имевшим небольшой участок земли в селе между вольными козаками, вместе с мельником [«вместе с мельником» вписано. ] строить винокурню. На почетном месте, под самым покутом, сидел гость, низенькой [небольшой] толстенькой человек, с маленькими, вечно смеющимися глазками, в которых, кажется, написано было то удовольствие, с каким курил он свою коротенькую трубку, поминутно сплевывая и придавливая пальцем вылезавший [подымавший<���ся>] из трубки превращенный в золу табак. Облака дыма быстро разростались над ним, облекали его в сизый туман, и казалось [и тогда чудилось] будто широкая труба с какой-нибудь винокурни, наскуча сидеть на своей крыше, задумала прогуляться и чинно уселась за столом [за стол] в хате головы. Под носом торчали коротенькие, густые и широкие усы [Вместо «густые ~ усы»: но густые усы] Но они так неясно мелькали сквозь серую табачную атмосферу, что взглянувшему, без сомнения, показались бы они мышью, которую <���винокур> поймал и держал во рту своем, подрывая [Вместо «показались бы ~ подрывая»: почудилось бы, что винокур держал в зубах своих мышь и тем подрывал] монополию анбарного кота. Голова сидел, как хозяин, в одной рубашке и шароварах [и полотняных шароварах] Орлиный глаз его, как вечереющее солнце, начинал жмуриться и меркнуть. [начинал уже блистать не так ярко] На конце стола курил люльку один [сидел один] из сельских десятских, составлявших команду головы, сидевший из почтения к хозяину в свитке [Вместо «сидевший ~ в свитке»: один только из почтения к [голове] [свое<���му?>] хозяину не снявший свитки]