Евгений Витковский - День пирайи (Павел II, Том 2)

ДОМЕСТИКО ДОЛМЕТЧЕР

чрезвычайный и полномочный посол

ФЕДЕРАТИВНОЙ РЕСПУБЛИКИ ДОМИНИКА

в РЕСПУБЛИКЕ САЛЬВАРСАН

а также временный поверенный в делах

РЕСПУБЛИКИ САЛЬВАРСАН

в Союзе Советских Социалистических Республик,

Социалистической Федеративной Республике Югославия,

Корейской Народно-Демократической Республике.

А на второй, скомканной, непривычным к писанию почерком нацарапано было: «В.И.В.! Окажите, умоляю, подателю сей недостойной записки возможно более радушный прием. Дворянин Георгий Ш.»

Павел с сомнением повертел бумажки и понял, что, кажется, первый раз в жизни придется вести официальные переговоры на международном уровне. Впрочем, этот посол одного неведомого государства в другом, тоже неведомом, представлял, кажется, интересы неведомого первого в Советском Союзе, а значит — в России, и, помнится, именно это неведомое первое государство с медицинским названием как раз и было хозяином отведенного Павлу особняка. Неужто подселяться будет? Самому тесно…

— Проси — устало сказал Павел и положил бумажки на поднос. Повисла тишина: гость, видимо, растерялся, но только на миг. Потом зазвучал его высокий голос, очень богато модулированный; гость говорил на совершенно правильном русском языке, но едва ли не в каждом слове делал неправильное ударение.

— Позвольте отрекомендоваться, — сказал он, а Павел все еще не догадался поднять голову, — Доместико Долметчер, чрезвычайный и полномочный посол Республики Доминика в Социалистической Республике Гренландия! — тут Павел голову поднял и понял, что этот негр, — не то мулат, хрен его знает, — вручил свою визитную карточку сам, что не лакей это никакой, нынче век самостоятельности, с неграми тоже придется считаться. Павел не моргнул глазом, встал и протянул руку человеку с темной, почти черной кожей; через секунду он уже вынес мысленно себе благодарность с занесением в личное дело — за то, что обычная мысль белого человека, прикасающегося к коже не-белого, «не испачкаться бы», в его мозгу промелькнула уже после рукопожатия. Посол склонил голову, отставил блюдечко в сторону, затем он и Павел опустились в кресла.

— Прошу откушать, — вдруг брякнул Павел, указывая на нетронутый завтрак. Долметчер внимательно осмотрел поднос; откуда было Павлу знать, что предъявляет нехитрую Тонькину стряпню кулинару среди дипломатов? Долметчер взял тоненький ломтик хлеба, ко рту его не поднес, и заговорил:

— Благодарю вас, ваше величество, — он переврал сразу три ударения, — но сегодня национальный день моей второй родины, республики Сальварсан, День Пирайи, когда основным и почетным гражданам, а также лицам, состоящим в таковой республике на дипломатической службе и, следовательно, уравненных в правах с основным населением, полагается начинать трапезу с национального сальварсанского блюда, а именно супа из пирайи, чаудера, если воспользоваться английским названием, ухи, если воспользоваться названием русским.

Павел ничего не понимал, но слушал с интересом. Даже временно забыл про желтки и Тоню.

— Таковой обычай, по известным вам, разумеется, предсказаниям предикторов ван Леннепа, дю Тойта и Абрикосова, важен для нашей беседы. День вашей коронации будет совпадать с очередным Днем Пирайи, еженедельным, как вам, конечно, известно, праздником, отмечаемым по четвергам в Сальварсане. Мне, как официальному представителю Сальварсана на вашей коронации, поручено сварить для вас и ваших гостей Президентский суп из пирайи, который специально в вашу честь будет в этот день именоваться Императорским супом из пирайи. Кроме того, еще прежде такового будущего Дня Пирайи, я от лица президента Хорхе Романьоса, — мулат чуть склонил голову, произнося это имя, — уполномочен заявить вам, что республика Сальварсан готова де-факто и де-юре признать Русскую Империю и установить с ней не только дружеские, но и дипломатические отношения в полном объеме. И в конце моего заявления должен сказать следующее. Президент жалует вам с сегодняшнего дня звание почетного гражданина Сальварсана и просит осведомиться, не откажется ли ваше величество принять и третий подарок, уже лично от нашего президента, с которым вы, как это общеизвестно, состоите в близком кровном родстве. Президент Романьос просит вас принять от него чисто личный подарок.

Мулат замолчал, вопросительно глядя на Павла. «Это что ж, как в армии, где спрашивают, кто хочет смотреть „Лебединое озеро“, и кто захочет, тому пять нарядов вне очереди?..» — тупо подумал Павел, но царственно-медленно склонил голову, выражая императорское согласие. Мулат продолжил.

— Президент Хорхе Романьос просит вас принять от него в дар выделяемую им из личных средств чисто символическую сумму, с просьбой употребить ее на совершенно конкретное дело. Президент Романьос не сомневается, что одним из первых действий вашего правительства будет решение вопроса о спорных территориях, ведь значительная часть исконно русских земель коварно отторгнута в настоящее время давно утратившими свою силу несправедливыми договорами. В первую очередь, конечно, будет оспорена незаконная сделка незаконного правительства вашего двоюродного прадеда, согласно которой в аренду, — кстати, на сегодняшний день давно просроченную, — была сдана древняя русская земля Аляска. Даруемая сумма составляет исходную стоимость в золоте плюс проценты и сложные проценты, которые должны быть переданы правительству Северо-Американских Соединенных Штатов вместе с требованием немедленного возвращения Аляски. Образует Аляска отдельное, особо дружественное России и Сальварсану государство, или же возвратится в состав Русской Империи, это уже компетенция лично вашего величества. Для простоты расчета президент поместил в банк Тиммермана требуемые средства в полноценных золотых слитках, и позвольте, ваше величество, вручить вам ключ, номер и пароль к сейфу.

Посол закончил речь и протянул Павлу черный конверт с чем-то внутри, и в этом чем-то, кроме бумаги, действительно прощупывался ключ. Ни хрена себе. Павел решил, что лучше всего будет кивнуть, не благодаря. Все-таки Романьос дядя, сын сношаря. Как император, он кивнет. А как племянник…

— Передайте нашему высокопочтенному дяде, — начал Павел глухо, — лучшие пожелания здоровья и долгих лет жизни, трудовых успехов… — Павел запутался и замолчал. Мулата это не смутило, он счел аудиенцию законченной. Он встал, склонился в неожиданно низком поклоне и исчез. Павел даже попрощаться не успел. Или же ему и не требовалось прощаться?.. Он одурело смотрел на черный конверт. Придется, значит, портить отношения со Штатами. А как же обязательства перед Романом Денисовичем?.. Хрен с ними, я пока не коронован, а там разберусь как-нибудь. Павел ушел в спальню. Там он обнаружил, что Тоня примеряет ослепительно розовый, не иначе как парижский, пеньюар. Павел посмотрел на нее взором, лишенным малейшего интереса к пеньюару, взором семейно-ласковым, мутно-голубым, и протянул руку. Тоня быстро спасла парижский туалет, первый в ее жизни, ей такие прежде при всех валютных привычках даже и не снились (лифчики она теперь требовала тоже только из Парижа, от Сильвэна). Может быть, и зря — Павел очень полюбил рвать на ней все что попало, и жалеть ли было всякую чепуху, ежели Павлиньке приятно?