Нодар Думбадзе - Я вижу солнце

- Что ты делаешь, осел!

- Ухо-о-о!..

- Не рви штаны, сволочь, они отцовские!

- Сдаешься?

- Убит я!

- Подними руки!

- Опусти палку - подниму руки!

- Бросай оружие!

- Какое еще оружие?

- Отпусти рукав, собака!

- Ты что, за настоящего немца меня принимаешь?!

- Чего ты плюешься?

- А ты не тяни меня за нос!

- Учитель! Он и впрямь меня убивает!

Потом первый пыл битвы остыл, слышалось лишь тяжелое дыхание уставших бойцов. Меня тащили за ноги, а деморализованное вконец мое войско с поднятыми вверх руками шагало рядом.

Меня подтащили к учителю.

- Товарищ начальник штаба! - вытянулся Нодар. - Ваше задание выполнено, неприятельская армия разбита, левый берег Волги захвачен нами, наши войска триумфальным маршем следуют на запад, жертв с нашей стороны почти нет! Кроме того, захвачен в плен фашистский генерал Сосойя Мамаладзе. Вот он!

- Сосойя, горе ты мое луковое, опять ты угодил в плен? - спросила Хатия.

Победители и побежденные разразились дружным хохотом. Я встал, отряхнулся и... расхохотался.

- Теперь отдохните полчаса, а затем - марш на плантацию! - объявил военрук.

С веселым гиканьем бросились мы к реке и с удовольствием бултыхнулись в холодную воду. Потом мы лежали в тени и молча наслаждались покоем, тишиной и прозрачным, без единого облачка, голубым небом. Леван Гуриелидзе лежал здесь же, с нами, и с нескрываемым удовольствием курил "Темпы". Приятный аромат папироски щекотал нам ноздри. Табак, разумеется, был у каждого из нас, но городские папиросы, да еще "Темпы", да еще в военное время, имели для нас особую привлекательность.

Мы горели желанием выпросить у учителя одну-единственную папироску, чтобы выкурить ее всем классом, по одной затяжке на брата, и затем хвастаться на все село: вот, мол, мы курили "Темпы". Наконец Нодар не выдержал, подмигнул мне и толкнул - пойди, дескать, попроси.

Я выразительно покрутил указательным пальцем у своего виска. Нодар с непередаваемой гримасой повторил npocv бу. И я решился.

- Леван Петрович...

- - Чего тебе, Мамаладзе?

- Леван Петрович, это правда, что последняя просьба приговоренного к расстрелу человека удовлетворяется?

- Правда! - ответил он с такой уверенностью, словно сам раз десять побывал в роли осужденного на смерть.

- Я ведь пленный фашистский генерал?

- Точно!

- Значит, вы расстреляете меня?

- Если дашь правдивые показания, может, и помилуем...

- Никогда! - заявил я твердо.

- Ну, значит, будешь расстрелян! - нахмурился военрук.

- В таком случае выполните мою последнюю просьбу!

- Что вы скажете? - обратился начальник штаба к своему штабу.

- Считаю, что было бы подло с нашей стороны отказать ему! - ответил.со всей серьезностью Нодар.

- Так и быть! Говори, Мамаладзе, в чем заключается твоя последняя просьба? - смягчился начальник штаба.

- Дайте одну папироску на обе армии... Мы выкурим ее в окопе, вы даже не увидите нас...

Гуриелидзе остолбенел от неожиданности. Придя в себя, он заговорил, задыхаясь от возмущения и глотая слова:

- Что?! Что ты сказал?!.. Да как ты... Кому ты... Как ты посмел?! Чтобы я, Леван Гуриелидзе... педагог... ветеран войны... чтобы я своей собственной рукой... дал папироску... своим ученикам?!.. Отравил бы ваши легкие, сердце, кровь?!.. А?!.. Скажите, что это была шутка!.. Иначе я сойду с ума!..

Я перепугался не на шутку. Ребята затаили дыхание.

- Конечно... Мы пошутили, уважаемый Леван Петрович!

- Извините нас! - пробормотал я и поспешно пересел подальше от учителя.

Долго еще бушевал наш военрук, наконец он стал успокаиваться, приговаривая время от времени:

- А? Папирос им захотелось!.. Я вам покажу папиросы!..

И вдруг произошло нечто совершенно непредвиденное и непонятное. Хатия, не проронившая во время вышеописанной бурной сцены ни одного слова, подошла к учителю и сказала:

- Уважаемый Леван Петрович! Никогда в жизни я не была ябедой, но теперь не могу скрыть от вас: пока вы руководили боем на берегу Супсы, мальчики достали из вашего кителя папиросы и одну из них начинили порохом, - все равно, мол, нам он не даст закурить... Они думали, что раз я не вижу, то и не услышу ничего...

- Да ты с ума сошла! Что ты брешешь? Врет она, Леван Петрович! - заорал я вне себя от искреннего возмущения.

- Испугался? - спросила иронически Хатия, моргая глазами.

- Ах, вот оно что... - проговорил учитель и оглядел нас испепеляющим взглядом.

- Врет она все, Леван Петрович! Признайся, дура, врешь ведь? - вмешался Нодар.

- Сам ты дурак, и сам ты врешь! - сказала спокойно Хатия.

Изумленный класс, разинув рты, смотрел на заупрямившуюся Хатию.

- Так... Не двигаться с места! - приказал шепотом побледневший учитель и встал. Он подошел к висевшему на дереве кителю, достал из кармана коробку папирос, внимательно осмотрел каждую папироску и, не заметив ничего особенного, повернулся к Хатии:

- Порохом, говоришь, начинили?

- Порохом, Леван Петрович!

- Прекрасно... Теперь слушай мою команду! - Учитель подошел ко мне. Coco Мамаладзе! Закуривай! - и протянул мне раскрытую коробку.

- Что вы, Леван Петрович!-Не хочу!

- Не хочешь? Бери сейчас же!

- Хотите взорвать меня, Леван Петрович?

- Говорю тебе, закуривай!

"Черт с ним, - подумал я, - закурю с закрытыми глазами, в худшем случае опалю себе нос!" Протянул руку, достал из коробки папироску, закурил и жадно затянулся,

А учитель продолжал обходить ребят:

- Ну-ка, закуривай, Яго Антидзе!.. Бери папироску, Отар Тавадзе!.. Не стесняйся, Кажура Гагу а!.. Посмотри мне в глаза, Отия Каландадзе! Возьми папироску!

- Я не курю, Леван Петрович!

- Что-о-о?

- Не курю я!

- Закуривай, если тебе дорога жизнь!

Отия закурил и закашлялся.

- Убиваете меня, Леван Петрович? - прохрипел он.

...В коробке осталась одна-единственная папироска.

Учитель отошел в сторону и стал наблюдать, кто же станет жертвой нашего неслыханного вероломства. А мы курили - осторожно, небольшими затяжками и тем не менее с огромным наслаждением.

- Быстрее! Что вы тянете? - торопил нас учитель.

- Между прочим, никуда я не спешу... - заявил Отия.

- Мда-а-а... Отличный табак! - добавил Нодар, затянулся последний раз и бросил окурок.

- Прекрасные папиросы! - подтвердил Яго Антидзе.

Вслед за ними бросили докуренные папиросы Отар Тавадзе, Ромео Чануквадзе и другие.

Остались я и Отия Каландадзе. Вскоре Отия тоже избавился от адской машины, и теперь весь класс с затаенным дыханием смотрел на меня. Учитель сгорал от нетерпения. Я взглянул на свою папироску - ее оставалось всего на одну затяжку. Я зажмурился, медленно затянулся, набрал во рту ароматный дым, проглотил его и... открыл глаза. Папироска догорела до мундштука.

Взрыва не произошло. Я вздохнул полной грудью и щелчком далеко отбросил окурок.