Нодар Думбадзе - Не бойся, мама !

- И ты так думаешь? - обратился он к Вите.

- А ты хочешь, чтобы все думали по-твоему? - отпарировала она.

- Недостатки есть и у других, однако об этом никто не кричит! глубокомысленно заявил Анзор.

- Тем хуже для них! - вмешалась Мзия.

- Не обязательно сообщать всему миру, что у меня в доме урод, - сказал Гиви. - Вот я, например, имею машину, дачу, деньги. Кому это мешает? Я еще и другим помогаю. Что, плохо?

- А откуда все это? - спросила Мзия.

- От родного отца!

- А у него откуда? Ты не интересовался?

- Поди поинтересуйся! А мне наплевать!

- Не об этом речь... Что да откуда - об этом все сами расскажут в свое время... На допросе... Тут дело в другом:

в любви к родине! - сказал Кукури.

- По-твоему, Гурам не любит родину? - спросила Вита.

- Ничего себе любовь - позорить родину на весь свет! Ведь хорошего больше, чем плохого. Так зачем писать именно о плохом?

- Будет вам, привязались к одной статье! - вмешалась Дадуна. - Вот наш Джако любит родину, потому и пошел защищать ее! Ясно и просто!

- Значит, он любит родину сильнее, чем я? - спросил Гела, гордо оглядываясь.

Все заулыбались.

- Выходит, так! - изрек Анзор.

- Вот что я вам скажу, - начал я, стараясь не смотреть в сторону Анзора - один вид этого откормленного бугая вызывал во мне отвращение, - болтать о родине и любви к ней может каждый... Родину нужно любить делами... И то, что я раньше называл любовью к родине, это вовсе не любовь... Любовь к родине - это, оказывается, нечто другое.

- А что же, по-вашему? - поинтересовался Гела.

- Вы какую родину любите?

Гела смешался, заерзал в кресле, потом задумался и спокойно сказал:

- Я люблю родину красивую, частую... Я приветствую все прекрасное и ненавижу все плохое!

- Ненавидите?

- Очень!

- А что вы собираетесь делать с этим плохим?

- По крайней мере, я не выставляю его напоказ всему миру, как сделал это Гурам. И не бью себя в грудь:

дескать, мы во всем виноваты. Вот еще!

- Конечно, вывешивать грязное белье некрасиво. Но если сперва выстирать его, а потом уже вывесить - что тут плохого?

- Я не прачка! Я поэт!

- Я бы предпочел, чтобы вы были прачкой!

Анзор привстал...

- Сиди! - приказал ему Гиви. - Если спорить, так спорить.

Гела спросил:

- Объясните,, какую же родину любите вы?

- Такую, какая она есть! - , Точнее?

- Всякую: хорошую, плохую, красивую, уродливую, сытую, голодную, счастливую, несчастную... Такую, какая она есть. Понятно?

- Джако, как же так? - удивленно спросила Дадуна.

- А вот так! Родина, как говорит Константин Симонов, это не пирог: жрать начинку и выбрасывать корку!

И не кекс с изюмом - изюм мне, а остальное кому-то другому! Нет, любишь родину - люби ее всю целиком. Родина одна, и любить ее надо такую, какая она есть!

Я достал из кармана сложенный вдвое листок бумаги.

- Стихи? - ужаснулась Дадуна.

Все, кто помнил мои первые стихи, захихикали. Я выждал минуту и, когда в комнате наступила тишина, начал:

- "Дорогая мама!

Получил твою посылку и письмо. На письме - пятна.

Ты плакала, да? Зачем, мамочка? Чего ты беспокоишься?

Ведь не на войне же я! Вот пройдет этот год, и я вернусь.

А живу я очень даже хорошо. Сыт, одет, обут. Кино, танцы. Каждое воскресенье хожу в город. Под боком и море и горы. Да тут все вместе: горы, долины, море, зима, весна, лето, осень. Друзья и командиры у меня замечательные. И все меня любят и уважают. Я отличник боевой и политической подготовки. Правда, шпиона еще не поймал.

Друзья крепко меня хвалят, счастливые, говорят, у тебя родители, такого сына воспитали. Я уже писал, один из них - грузин Джакели, другой - наш земляк Пархоменко, здоровяк этакий. Посылаю тебе фотокарточку. Это мы втроем. Который смуглый, с усами, это Джакели.

А Грузия, мама, это вовсе не то, что Федорина Ксения брехала. Ты ей не верь, мама, врет она все. Вспоминать даже стыдно. Чай да мандарины, если хочешь знать, раз в десять больше трудов требуют, чем пшеница. А виноград - уж не говори! А грузины, мама, народ мягкий, ласковый, умный. Песни здорово любят. А за матерщину очень даже обижаются и ругань никому не прощают. Для друга не жалеют ничего, хоть дом собственный продадут, но и любви взаимной требуют. И этот Джакели парень что надо.

.Чудной такой: каждый день восходом солнца любуется и меня заставляет. А Ксению и вовсе гони из дому, врала она все, подлая. У Джакели матери нет, я ему твою фотографию показывал, говорит, на маму похожа. Как же, говорю, моя мать может походить на твою, она же русская.

А она, говорит, глазами похожа. Стало быть, правда это, не станет же он врать, да и польза-то какая? Джакели, когда нужно, клянется матерью. "Клянусь мамой!" - значит, все, что он сказал, святая правда. Это у грузин всегда так. И еще любят они свою Страну, ох как любят!

За Грузию они пьют, как за родную мать, и даже иногда плачут при этом. А страна и вправду хороша. Райская страна! Но я не дождусь, когда вернусь домой! Соскучился я, мама, по нашим степям, по нашим нивам! Вот лежит передо мной твоя посылочка. Хлеб пахнет нашим амбаром, сметана - нашей Буренкой, варенье - нашим садом, и вообще кажется, что вот стоит мне зажмуриться, сосчитать до трех, потом открыть глаза - и я уже дома, с вами, мои дорогие.

Так-то, милая моя мамочка. Потерпи немного, и я вернусь. Сдам в институт, заживем здорово.

До свиданья, родная. Привет всем нашим, соседям.

Целую тебя, твой сын Петро Щербина".

Я осторожно сложил письмо и взял свой стакан.

- Это письмо Щербина написал двадцать восьмого сентября. Двадцать девятого ночью он погиб. Щербина любил мать, любил друзей, родину, солнце. Он плакал над убитый медвежонком!.. Он любил жизнь! Я хочу выпить за Щербину.

Я встал. К моему удивлению, встали и другие.

- А что с ним случилось? - тихо спросил Гиви.

- Двадцать девятого ночью некий подонок, один из тех, кого здесь называли грязным бельем, собирался перейти границу, бежать туда... Щербина погиб, преследуя нарушителя.

- Ну и пусть бежал бы, раз ему не хотелось здесь жить, чего вы старались? - крикнул кто-то.

- Эх вы! Бездельники! Дармоеды! - Я не в силах был сдержать переполнившую меня злобу. - Какая от вас польза? И вы еще осмеливаетесь болтать о любви к родине? Плевал я на вас и на вашу любовь!

Я успел увидеть, как встал с места Анзор. Потом вдруг зазвонил огромный колокол, качнулась люстра, и на потолке, точно так, как тогда, полтора года тому назад у Дадуны, закружились фарфоровые слоники в карусели, и опять передо мной мелькали восседавшие на слонах девушки и парни. Лишь один, самый маленький слон, был без седока. "Это мой слон! - подумал я. Вот сейчас он поравняется со мной, и я вскочу на него!.. Вот сейчас...

Сейчас..." Слон промчался мимо меня. Я погнался за ним...

Настиг... Ухватился за спину, подпрыгнул и... опрокинулся на покрытый ковром пол...