Лев Толстой - Том 11. Драматические произведения 1864-1910 гг

Марья Ивановна.Нет, это ужасно! За что такая жестокость? Ну, ты считаешь грехом. Ну, отдай мне, (Плачет.)

Николай Иванович.Ты не знаешь, что ты говоришь. Если я отдам тебе, я не могу оставаться жить с тобой, я должен уйти. Не могу я продолжать жить в этих условиях. Не могу я видеть, как не моим уж, а твоим именем будут выжимать сок из крестьян, сажать их в острог. Выбирай.

Марья Ивановна.Как ты жесток! Какое же это христианство? Это злость. Ведь не могу я жить, как ты хочешь, не могу я оторвать от своих детей и отдать кому-то. И за это ты хочешь бросить меня. Ну и бросай. Я вижу, что ты разлюбил. И даже знаю почему.

Николай Иванович.Ну, хорошо. Я подпишу. Но, Маша, ты требуешь от меня невозможного. (Подходит к столу, подписывает.) Ты хотела этого. Я не могу так жать. (Уходит.)

Занавес

Действие происходит в Москве. Большая комната, в ней верстак, стол с бумагами, шкап с книгами, зеркало и картина, заставлена досками.

Николай Иванович в фартуке работает у верстака. Строгает. Столяр-мастер.

Николай Иванович (вынимает доску). Так хорошо?

Столяр (налаживает рубанок). Не больно. Вы смелей, вот так.

Николай Иванович.Да хорошо бы смелее. Да все не ладится.

Столяр.Да и на что вашей милости столярное мастерство? И нашего брата развелось столько, что жить не дают.

Николай Иванович (опять работает). Совестно жить праздно: не…

Столяр.Ваше дело такое. Вам бог дал именье.

Николай Иванович.Вот то-то и есть, что я считаю, что бог ничего не дал, а люди сами забрали, у своих братьев отобрали.

Столяр (в недоумении). Это так. А все же вам ни к чему.

Николай Иванович.Я понимаю, что вам странно видеть, что в этом доме, где столько лишнего, я хочу зарабатывать.

Столяр (смеется). Нет, что ж, господа известное дело. Всего хотят доходить. Вот теперь шерхебелем пройдите.

Николай Иванович.Вы не поверите, смеяться будете, а я все-таки скажу, что жил я прежде так, не стыдился, а теперь я поверил Христову закону, что все мы братья, и мне стыдно так жить.

Столяр.Стыдно, так раздайте.

Николай Иванович.Хотел, да не удалось, жене передал.

Столяр.Да вам и нельзя. Привыкли.

Из-за двери голос: «Папá, можно?»

Николай Иванович.Можно, можно, всегда можно.

Те же и Люба.

Люба (входит). Здравствуйте, Яков.

Столяр.Здравия желаю, барышня.

Люба.Борис поехал в полк. Я боюсь, что он там сделает, скажет что-нибудь. Как ты думаешь?

Николай Иванович.Что я могу думать? Сделает то, что есть в нем.

Люба.Ведь это ужасно. Ему так мало остается, и вдруг он погубит себя.

Николай Иванович.Он хорошо сделал, что не зашел ко мне; он знает, что я ничего ему иного не могу сказать, как то, что он сам знает. Он сам говорил мне, что оттого и вышел в отставку, что понимает, что нет более не только беззаконной, жестокой, зверской деятельности, как та, которая вся направлена только на убийство, но что нет унизительнее, подлее ее — подчиняться во всем и беспрекословно первому встречному, старшему чином; он все это знает.

Люба.Того-то я боюсь, что он знает это и захочет сделать что-нибудь.

Николай Иванович.Это решит его совесть, тот бог, который есть в нём. Если бы он пришел ко мне, я бы ему одно посоветовал: не делать ничего по рассуждению, а только тогда, когда этого требует все существо. А то нет хуже. Бот я хотел сделать так, как велит Христос: оставить отца, жену, детей и идти за ним, и ушел было, и чем же кончилось? Кончилось тем, что вернулся и живу с вами в городе в роскоши. Потому что я захотел сделать сверх сил. И вышло то мое унизительное, бессмысленное положение. Я хочу жить просто, работать, а в этой обстановке с лакеями и швейцарами это выходит какое-то ломанье. Сейчас вот Яков Никанорович, вижу, смеется надо мной…

Столяр.Что мне смеяться? Вы мне платите, чайком поите. Я благодарю.

Люба.Я думаю, не поехать ли мне к нему.

Николай Иванович.Милая, голубушка, знаю, что тебе тяжело, страшно, хотя не должно бы быть страшно. Ведь я человек, понявший жизнь. Ничего дурного быть не может. Все, что кажется дурным, только радует сердце. Но ты пойми одно: что человеку, пошедшему по этому пути, предстоит выбор. И бывают положения, когда весы божеского и дьявольского становятся ровно и колеблются. И тут совершается величайшее дело божие — и тут всякое вмешательство чужое страшно опасно и мучительно. Как бы сказать, — человек делает страшные усилия перетянуть тяжесть, и тут прикосновение пальцем может сломать ему спину.

Люба.Да ведь зачем же страдать?

Николай Иванович.Все равно как мать скажет! зачем страдать? Роды не бывают без страданий. То же и в духовной жизни. Одно тебе скажу: Борис истинный христианин и потому свободен. И если ты не можешь еще быть тем, чем он, — не можешь, как он, верить в бога, через него — верь в него, верь в бога.

Марья Ивановна (из-за двери). Можно?

Николай Иванович.Всегда можно. Вот нынче какой у меня раут.

Те же и Марья Ивановна.

Марья Ивановна.Приехал наш священник, наш Василий Никанорович. Он едет к архиерею, отказался от прихода.

Николай Иванович.Не может быть!

Марья Ивановна.Он тут. Люба, позови его. Он хочет тебя видеть.

Люба идет.

Те же, без Любы.

Марья Ивановна.А еще я пришла к тебе сказать про Ваню. Ужасно себя ведет и учится так, что ни за что не перейдет. Я стала говорить ему — грубит.

Николай Иванович.Маша, ведь ты знаешь, что я не сочувствую всему тому складу жизни, который вы ведете, и их воспитанию. Это для меня страшный вопрос: имею ли я право видеть, как на моих глазах гибнут…

Марья Ивановна.Тогда надо что-нибудь другое, определенное, а что ты даешь?

Николай Иванович.Я не могу сказать что. Я одно говорю, первое: надо освободиться от этой развращающей роскоши.

Марья Ивановна.Чтоб они были мужиками — не могу я на это согласиться.

Николай Иванович.Ну, так не спрашивай меня. То, что тебя огорчает, так и должно быть.

Входит священник. Целуются с Николаем Ивановичем.

Те же, священник и Люба.

Николай Иванович.Неужели покончили?

Священник.Не мог больше.

Николай Иванович.Не ждал я этого так скоро.