Лев Толстой - Том 20. Избранные письма 1900-1910

Лев Толстой.

20/7 июня 1905 г.

1905 г. Июня 7. Ясная Поляна.

Милая Машенька,

Сажусь писать письма и рад, что первое неотвеченное — твое. У нас суета, роскошь, праздность, недоброта и притом жара, и я физически здоров, но духовно ослаб, и хочется пожаловаться, хотя и жаловаться не на что, кроме как на свою слабость; мамá здоровье заметно лучше с тех пор, как она по совету докторов лежит 4-й день. Она спокойна, и с ней мне хорошо. Был Чертков * 477 Это был первый приезд Черткова в Россию после того, как в феврале1897 г. он был выслан в Англию. , с которым было очень хорошо. Здесь милый Поша * 478 П. И. Бирюков. , с которым тоже прекрасно, и дети его славные (вы на них наклеветали). Все хорошо, а хочется жаловаться. Но не буду больше. Сейчас приехала Анночка * 479 Дочь И. Л. Толстого. и Кристи. Как жаль, что ты ослабела здоровьем. Я говорю жаль по старой привычке, а этого жалеть нечего. Вот когда духовно, как я, ослабеешь, это жаль. Ты не слабей, а крепни, и я постараюсь то же сделать. Михаил Сергеевич * 480 Сухотин. уехал нынче. Кузминские и Эрдели вчера. Ваши молодые * 481 Н. Л. и X. Н. Абрикосовы. произвели на меня очень хорошее впечатление, но мало говорил с ними, и жалко.

Таня тиха, ровна, спокойна, разумна. Здоровьем не дурна, но объедается — жадна. Да еще Миша Сухотин здесь. Хочется не хвалить, но не буду. Он не виноват, что мертвым родился. Андрюша жалок, но прост, естествен. Был бы совсем хорош, если бы можно было извлечь из него берсовскую самоуверенность. Я не могу не одобрять его, потому что из всех сыновей он один любит меня. Все мы растем, все только оболванены. Что дальше будет? Кто мы такие — узнаем только, когда будем умирать. Да, был еще здесь скульптор Андреев * 482 Н. А. Андреев, живший в Ясной Поляне с 30 мая по 4 июня, работал над скульптурным портретом Толстого. , вчера была Звегинцева, Кашевская, Гольденвейзеры, здесь Сережа. И всем им никого и ничего, кроме себя, а особенно уже меня, совсем не нужно (выключу Гольденвейзера).

Очень бы хотелось у вас пожить, хоть побывать, и не для уединения, а для уединения и тебя. Работы у меня много, и радостной. И когда я в ней или один в лесу, в поле и в боге, то мне удивительно хорошо. От этого мороженое, и Звегинцева, и разговоры о конституции, и глупые и злые, очень тяжелы контрастами.

Прощай, голубушка, целую тебя и Колю.

Л. Т.

1905 г. Июля 6/19. Ясная Поляна.

Дорогой Кросби,

Я давно написал к вашей статье о Шекспире предисловие, которое разрослось в целую книгу * 483 Свою статью «О Шекспире и о драме» Толстой начал писать как предисловие к статье американского писателя Кросби «Отношение Шекспира к рабочему классу». . Думаю, что издам ее, когда она будет переведена * 484 В переводе на английский язык впервые была напечатана в журн. «The Nineteenth Century Review» в 1906 г. . Таким образом, желание ваше исполнится.

Преступления и жестокости, совершаемые в России, ужасны, но я твердо убежден, что эта революция будет иметь для человечества более значительные и благотворные результаты, чем Великая французская революция.

Искренно ваш

Лев Толстой.

1905, 19 июля.

1905 г. Августа 26. Ясная Поляна.

Милостивый государь Петр Алексеевич.

Ваши рассказы * 485 Оленин-Волгарь прислал Толстому свой сборник «На вахте. Очерки и рассказы» (СПб., 1904). очень понравились мне. Они прекрасно написаны и большей частью содержательны. Особенно последний * 486 Рассказ «В чужой шкуре». . Благодарю вас за присылку книжек. Что же касается романа * 487 Оленин прислал также рукопись своего романа «Тайна Володи-мальчика». , то, пожалуйста, простите меня за то, что возвращаю его вам, не читая. Я не имею для чтения таких вещей сил и времени и тем более для составления мнения и отзыва. Так, пожалуйста, не сетуйте на меня.

Лев Толстой.

1905 г. Сентября 14. Ясная Поляна.

Перед самым получением вашего хорошего письма * 488 Толстой отвечает на письмо вел. кн. Николая Михайловича от 28 августа, в котором тот положительно отзывался о статье «Великий грех» и описывал обстановку в Грузии в связи с усилением там крестьянских волнений ( ЛН, т. 37–38, с. 320). , любезный Николай Михайлович, я думал о вас, о моих отношениях с вами и хотел писать вам о том, что в наших отношениях есть что-то ненатуральное и не лучше ли нам прекратить их.

Вы великий князь, богач, близкий родственник государя, я человек, отрицающий и осуждающий весь существующий порядок и власть и прямо заявляющий об этом. И что-то есть для меня в отношениях с вами неловкое от этого противоречия, которое мы как будто умышленно обходим.

Спешу прибавить, что вы всегда были особенно любезны ко мне и что я только могу быть благодарен вам. Но все-таки что-то ненатуральное, а мне на старости лет всегда особенно тяжело быть не простым.

Итак, позвольте мне поблагодарить вас за вашу доброту ко мне и на прощанье дружески пожать вашу руку.

Лев Толстой.

14 сентября 1905.

1905 г. Октября 6. Ясная Поляна.

Получил ваше письмо * 489 Письмо от 1 октября, в котором Николай Михайлович пытался убедить Толстого, что он «ближе» к нему, чем «к ним», то есть придворно-аристократическим кругам, высказывал свою любовь к нему, хотя и с «глубокой болью», но «подчинялся» решению Толстого прекратить с ним переписку ( ЛН, т. 37–38, с. 321). См. пред. письмо. , любезный Николай Михайлович — именно «любезный» в том смысле, что вы вызываете любовь к себе.

Мне очень радостно было узнать из вашего хорошего письма, что вы меня вполне поняли и удержали ко мне добрые чувства. Я не забываю того, что vous avez beau être grand duc * 490 хотя и великий князь ( фр. ). , вы человек, а для меня важнее всего быть со всеми людьми в добрых, любящих отношениях, и мне радостно оставаться в таких с вами, хотя бы и при прекращенном общении.

Очень, очень благодарен вам за ваше доброе письмо.

Лев Толстой.

6 октября 1905.

1905 г. Октября 15. Ясная Поляна.

Ты меня за мои письма благодаришь, а я тебя за твое последнее очень, очень благодарю * 491 Письмо Оболенской неизвестно. . Грустно, но хорошо то, что ты пишешь. Подкрепи тебя бог. С другими я боюсь употреблять это слово бог, но с тобой я знаю, что ты поймешь, что я разумею то высшее духовное, которое одно есть и с которым мы можем входить в общение, сознавая его в себе. Непременно нужно это слово и понятие. Без него нельзя жить. Мне вот сейчас грустно. Никому мне этого так не хочется сказать, как тебе. И можно и когда грустно быть с богом, и становится хорошо грустно, и можно и когда весело, и когда бодро, и когда скучно, и когда обидно, и когда стыдно — быть с богом, и тогда все хорошо. Чем дальше подвигаешься в жизни, тем это нужнее. Ты вот пишешь, что недовольна своей прошедшей жизнью. Все это так надо было и приблизило тебя к тому же. Хотел писать просто о себе и тебе и вот пишу не то. О тебе скажу, что ты напрасно себя коришь. На мои глаза, ты жила хорошо, добро, без нелюбви, а с любовью к людям, давая им радость, первому мне. Если же недовольна и хочешь быть лучше, то давай бог. Главная наша беда — это то, что мы завязли в роскоши и праздности физической и оттого в небратских отношениях с людьми. Нельзя достаточно чувствовать и исправлять это. И я знаю, что ты чувствуешь, и в этом мы все и ты далеки от того, что должно бы быть и чего мы хотим. О твоих родах иногда думаю, что нравы шекеры * 492 Шекеры — религиозная секта в Северной Америке, отвергавшая, в частности, брак. . Они говорят, что кирпич пусть делают кирпичники, те, которые ничего лучше не умеют, а мы, они про себя говорят, из кирпичей строим храм. Хорошо материнство, но едва ли оно может соединяться с духовной жизнью. Нехорошо тут ни то, ни се: поползновение к материнству и чувственность, с которой труднее всего в мире бороться молодым. Но все-таки все идет к хорошему, к лучшему. Про себя скажу: был нездоров дней 5 — печень; не работал — читал историю Александра I и делал планы писанья * 493 Толстой читал историческую работу Н. К. Шильдера «Император Александр Первый, его жизнь и царствование» (СПб., 1903). Упоминая о «планах писанья», возможно, он имел в виду свой давний замысел написать о Федоре Кузмиче, который, согласно легенде, был якобы Александром I. Работа над повестью продолжалась с 22 ноября по 27 декабря и осталась незавершенной (т. 14 наст. изд.). . Потом получил от Черткова корректуру «Божеского и человеческого», и страшно не понравилось мне; решил все переделать. Но до сих пор не выходит.