Лев Толстой - Том 20. Избранные письма 1900-1910

Я пишу теперь для моего друга Бирюкова, составляющего мою биографию, воспоминания о моей защите в военном суде солдата, ударившего офицера и за это приговоренного к расстрелянию. Это было так давно, более 40 лет тому назад, что я мог что-нибудь забыть и описать дело не так, как оно происходило. Я просил Бирюкова побывать у вас и, рассказав, как у меня описано, спросить, нет ли в моем описании неверностей * 666 1 мая Толстой продиктовал начало воспоминаний о своем участии в 1836 г. в судебном разбирательстве дела солдата Шабунина, ударившего офицера (см. след. письмо и примеч. 2 к нему). .

Простите, что утруждаю вас. Очень вам благодарен. И как бы желал суметь, благодаря вашей помощи, хоть в сотой доле выразить и вызвать в людях ужас и негодование, которые и испытывал, читая вашу записку.

До свиданья, дружески жму руку.

Лев Толстой.

3 мая 1908.

1908 г. Мая 10. Ясная Поляна.

Очень благодарен вам, уважаемый Михаил Матвеевич, за ваш приятный мне подарок и за добрую память и слово * 667 Ответ на письмо Стасюлевича от 6 мая ( ГМТ ). С письмом он прислал несколько номеров журнала ВЕ, в том числе майскую книжку, где был опубликован рассказ С. Т. Семенова «Из жизни Макарки» (см. письмо 184). .

На днях я описывал для составителя моей биографии один памятный мне случай, сблизивший меня с вашим покойным братом, кажется Матвей Матвеевич. Он был после разжалованья младшим офицером в стоявшем близ Ясной Поляны полку. У меня остались о нем самые хорошие воспоминания. Он навел меня на мысль защищать на суде солдата их полка, который за нанесенный удар ротному судился военным судом * 668 Александр Матвеевич Стасюлевич, офицер 65-го пехотного Московского полка, стоявшего в 1866 г. в нескольких верстах от Ясной Поляны, обратился к Толстому с просьбой выступить в защиту ротного писаря Василия Шабунина, ударившего офицера. Толстой тогда же узнал от Шабунина подробности дела и 16 июля выступил защитником на заседании военно-полевого суда. Шабунин был приговорен к расстрелу. Возмущенный приговором Толстой обратился к А. А. Толстой с просьбой ходатайствовать через военного министра Милютина о помиловании Шабунина, но при этом забыл указать номер полка, в котором служил Шабунин. Этим обстоятельством военный министр объяснил невозможность обращения к царю. Написанное Толстым второе письмо с указанием номера полка опоздало, и Шабунин был казнен (см. т. 17 наст. изд.). . Он сделал все, что мог, чтобы спасти солдата, но, несмотря на мои и его старания, солдат был казнен. Что за человек был ваш брат? За что он разжалован? Отчего он так странно покончил? * 669 В ответном письме от 17 мая ( ГМТ ) Стасюлевич сообщал, что его брата разжаловали за то, что, «будучи караульным офицером, выпустил важного арестанта, получив за это деньги». По официальным данным, Стасюлевич «за неодобрительное поведение и разные противозаконные поступки по отправлению должности караульного офицера разжалован в рядовые с лишением дворянства» (П. О. Бобровский. История 13-го лейб-гренадерского Эриванского его величества полка за 250 лет. СПб., 1892–1897, т. VI, с. 345). Толстой встречался с А. М. Стасюлевичем на Кавказе в 1853 г. и отчасти описал его в рассказе «Из кавказских воспоминаний. Разжалованный» (см. т. 2 наст. изд.). Если вам нетрудно и не неприятно, ответьте. Это не холодное любопытство, а я, как и пишу в воспоминаниях, испытывал к нему тогда смешанное чувство симпатии, сострадания и уважения.

Дружески жму вам руку.

Лев Толстой.

1908. 10 мая.

1908 г. Мая 18. Ясная Поляна.

Опять схвачен в Новгороде всеми знающими его уважаемый небогатый человек Вл. Молочников и заперт людьми, называющими себя судьями, на год в тюрьму, что наверное разоряет его семью * 670 В. А. Молочников был привлечен к ответственности за распространение в Новгороде запрещенных сочинений Толстого и 7 мая Петербургской судебной палатой был приговорен к одному году заключения в крепости. . И все это за то, что он держал у себя мои сочинения и давал их людям, желающим прочесть их. Опять и опять совершается это удивительное дело: мучают и разоряют людей, распространяющих мои книги, и оставляют в покое меня, главного виновника не только распространения, но и появления этих книг. Ведь, казалось бы, ясно, что хватание людей, распространяющих мои книги, и сажание их по тюрьмам никак не может уменьшить, если он есть, интерес к моим книгам, так как книги, изданные в России и за границей, есть у меня в большом количестве, и я, составитель и главный распорядитель этих книг, как я и заявлял об этом еще 12 лет тому назад, пока жив, не перестану составлять и распространять их. Людей же, считающих добрым делом распространение моих книг, становится все больше и больше, и тем больше, чем больше их за это преследуют. И потому, казалось бы, ясно, что одно разумное средство прекратить то, что не нравится в моей деятельности, — это то, чтобы прекратить меня. Оставлять же меня и хватать и мучить распространителей не только возмутительно, несправедливо, но еще и удивительно глупо.

Если же справедливо то, что придумал, как мне говорили, один министр для того, чтобы прекратить мою деятельность, именно то, чтобы, мучая близких мне людей, заставить меня прекратить мою деятельность, то и этот прием никак не достигает цели. Не достигает потому, что, как мне ни больны страданья моих друзей, я не могу, пока жив, прекратить эту мою деятельность; не могу потому, что, делая то, что делаю, я не ищу каких-либо внешних целей, а исполняю то, чего не могу не исполнить: требования воли бога, как я понимаю и не могу не понимать ее.

Так что одно не возмутительно несправедливое и не крайне глупое, что могут сделать люди, которым не нравятся мои книги, — это то, чтобы запирать, казнить, мучить не тех людей, которых много и которые всегда найдутся, а меня одного, виновника всего. И пускай не думают, что, вследствие разговоров в газетах о каком-то моем юбилее, я воображаю себя обеспеченным от всякого рода насилий. Я в этом отношении никак не поддаюсь самообману и очень хорошо знаю, что все эти толки о необходимости празднования моего 80-летия при решительных против меня мерах правительства тотчас же заменяется для большинства моих чествователей признанием давнишней необходимости принятия против меня тех мер, которые применяются против моих друзей. «И давно, мол, пора поступить так». И потому опять и опять прошу и советую всем, кому неприятно распространение моих писаний, взяться за меня, а не за ни в чем не повинных людей. Советую потому, что только этим путем они, кроме того, что перестанут ронять себя, делая явную несправедливость, и на деле достигнут своей цели: освобождения себя хоть на время от одного из своих обличителей * 671 Это письмо было напечатано в газете «Русь» от 22 мая, № 140, с цензурными искажениями. .