Василий Нарежный - Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова

— Кой черт? Это ты? Что же жмуришься? Открой глаза!

Родитель мой, исполнив волю его, проглянул и, к радости и удивлению, увидел, что с ним говорит старый бригадир, дядя его, человек храбрый на поле, шутливый в беседе и никому не уступающий за стаканами.

— Как, дядюшка, — спросил отец мой, — это вы? А я, право, почел вас за турков!

— И не мудрено, — отвечал дядя, — потому что я с двумя баталионами отряжен для разобрания трупов; а как для сего дела рядиться не для чего, то мои воины вышли просто в шинелях и фуражках, а некоторые в турецких колпаках. Дельно, племянник, что ты так храбр! Теперь время завтракать, и ты расскажешь мне о делах твоих в прошедшую ночь. То-то славно было!

За едою и питьем, которые отцу моему крайне были не противны, он огородил дяде такую историю, что старик чуть не прослезился. Он обнял племянника с нежностию и сказал:

— Продолжай, друг мой, и впредь так же хорошо исполнять долг свой! Сего требует твоя вера и обязанность к государю и отечеству. А я уж о тебе постараюсь!

Целый день проведен в разбирании трупов; к вечеру положены оные были в четыре общие могилы, отпето об упокоении душ их, и все гораздо позже возвратились в лагерь. Дядя отца моего не преминул донести начальству, что племянник его не только ратовал во всю ночь, но по собственному усердию к благу отечества провел один в поле и целое утро, добивая врагов неверных. По сему одобрению отец мой сделался кавалером.

Где убежишь от зависти? Это такая неугомонная гостья в сердце человеческом, что если раз поселится, то уже весьма трудно выпроводить ее обыкновенным образом, а должно будет употребить насилие.

В том же полку, в котором служил отец мой, находился один полковник, который в означенную ночь битвы с самого почти начала лишился прежде уха, а потом глаза: когда он исцелился, то, слыша, что граф Фирсов украшен славным знаком отличия, а он обойден, оказал свое воспитание тем, что вызвал отца моего на поединок и поступил так глупо, что прислал вызовное письмо, назначая место и время для ратоборства.

Тогда уже поединки были запрещены накрепко, а потому отец мой попросил совета у бригадира, своего дяди, и отдал ему письмо. Дядя показал оное генералу, а тот — самому князю. Приказано разведать об истине, отец найден правым, в силу военного определения полковник лишен полка и услан из армии; а отец мой за испытанную храбрость и уважение к законам объявлен полковником.

В продолжение нескольких лет кампании отец мой умел всегда сохранить славу своего имени, а особливо при помощи дяди своего, который тогда уже был генералом. Нередко полк графа Фирсова бывал в самом огне, пропадало множество народа, но он сам выходил из сражения нимало невредим. Не знали, чему приписать такое чудо; и приписали оное ходатайству святого Георгия, коего крест носил он на шее. Но скоро оно объяснилось. Именно: когда начиналось сражение, отец предъявлял сочиненное им предписание от главнокомандующего, чтобы спешить к известному посту; поручал команду храброму подполковнику и до тех пор укрывался в самых потаенных местах, пока замечал, что неприятели разбиты и устремились в бегство. Тогда он прискакал к полку своему и помогал гнаться за убегающими. Может быть, таковые стратегемы, [156] Воинские хитрости. (Прим. В. Т. Нарежного). как он сам называл их, когда-либо и открылись бы, и нашему герою вышло не весьма приятно, но судьбам вышнего благоугодно было послать на землю ангела мира. Оба царства утомились от забот, сопряженных с изысканием денег, необходимых на таковой случай, а обе армии — от трудов, беспрерывно оные отягощавших. После многих словопрений, взаимных требований и уступок, после многих с обеих сторон ухищрений, наконец — благодарение небесам, — мир был заключен, и в обоих лагерях поднялось торжество неимоверное. В турецком свете солнце затемнялося от дыму табашного и от сжигаемого кофею; а в русском — из края в край раздавались скрыпы телег, с вином развозимых, и от треску разбиваемых бутылок, стаканов и рюмок. Вот тут-то отец мой показал себя!

Дошло дело до наград, достойных мужества и благоразумия каждого подвижника. Отец мой пожалован в бригадиры и, согласно его желанию, как уже в храбрости не было нужды, отпущен в дом свой, где он имел право повествовать о храбрости своей сколько ему угодно было.

Все эти подробности, которые рассказаны вкратце, знаю я из рукописи, веденной тайно камердинером отца моего, бывшего во все то время при нем в армии. Тетрадь сия и теперь еще хранится у меня, ибо при описи имения все заимодавцы, не ценя ее ни во что, единодушно уступили ее мне в вечное и потомственное владение.

«Московский телеграф», 1825, ч. VI, № XXII, с. 181–183.

И. И. Дмитриев. Соч. СПб., т. II, 1893, с. 299.

Н. И. Надеждин. Литературная критика. Эстетика. М., «Художественная литература», 1972, с. 95. В том же 1829 году высокая оценка Нарежного как романиста была дана во французском журнале критиком Ж. Шопеном: «Среди писателей, которые отдались изображению национальных нравов, Нарежный бесспорно занимает первое место» (J. Chopin. Oeuvres de V. Narejny — Revue Encyclopedique. 1829, t. 44, р. 114–115).

В. Г. Белинский. Полн. собр. соч. М., Изд-во АН СССР, т. V, 1954, с. 564.

Н. Белозерская. Василий Трофимович Нарежный. Историко-литературный очерк. Изд. 2-е, исправленное и дополненное. СПб., 1896, ч. I, с. 2.

«Сборник статей, читанных в отделении русского языка и словесности Императорской академии наук», т. V, вып. 2. СПб., 1873, с. X; см. также; Н. Белозерская. Указ. соч., ч. I, с. 5.

В. К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., «Наука», 1979, с. 434.

См.: Р. Ю. Данилевский. Шиллер и становление русского романтизма. — Сб. «Ранние романтические веяния. Из истории международных связей русской литературы». Л., «Наука», 1972, с. 41.

В. Нарежный. Славенские вечера. СПб., ч. I, 1826, с. I, III–IV.

Из отзыва рецензировавшего роман А. Е. Измайлова (см. Н. Л. Степанов. Романы В. Т. Нарежного. — В кн.: В. Т. Нарежный. Избр. соч. в 2-х томах. М., Гослитиздат, т. I, 1956, с. 22).

В 1931 году в украинском переводе, вышедшем в Харькове, в издательстве «Рух», и в 1956 году в оригинале в указанном выше издании «Избранных сочинений» Нарежного.

Ю. Соколов. В. Т. Нарежный (Два очерка). — В кн.: «Беседы. Сборник общества истории литературы в Москве», I. M., 1915, с. 85.

«Московский телеграф», 1825, ч. IV, № 16, с. 346.

А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах, т. VII, М. -Л., Изд-во АН СССР, 1949, с. 406.

Аналогичная сцена в IV части «Российского Жилблаза»: отец и брат некоего Якова, неудачливого сочинителя трагедий, учиняют расправу над произведениями, ввергнувшими его в соблазн. «Я должен был всей библиотеки братниной переводить заглавия, и при малейшем сомнении отец клал книгу в огонь, приговаривая: «Исчезни, нечистая сила!» Это откровенная реминисценция из «Дон-Кихота».