Игорь Ефимов - Новгородский толмач

На сегодняшний день, как я понял, особый интерес представляет независомое татаро-монгольское ханство, утвердившееся в Крыму. Его глава, хан Менгли-Гирей, через посредничество богатого еврейского купца Хози Кокоса вступил недавно в переговоры о союзе с московским князем Иваном. Кто еще, кроме еврея, мог бы состряпать союз между христианским государем и мусульманским? Видимо, он правильно подметил, что у этих двоих - общие враги: монгольский хан Ахмат и литовский король Казимир. А ведь ничто так не сближает, как общий враг. Этим летом в Москве побывало огромное посольство Менгли-Гирея, с которым прибыли также сотни купцов, пригнавших сорок тысяч азиатских лошадей на продажу. (Лошади эти невелики, но очень выносливы и хороши для дальних переходов через степи.)

Насколько мне известно, венецианский посол Тревизан сейчас находится в столице Золотой Орды, городе Сарае-Берке, и пытается уговорить хана Ахмата вступить в союз с Венецией против турок. А Менгли-Гирей стал союзником турецкого султана. Таким образом, военное противоборство в далеких донских и волжских степях вдруг может оказать сильное влияние на борьбу, которую христианская Европа должна сегодня вести с турецким нашествием. Именно поэтому я предполагаю внимательно следить за всеми новостями из этих районов и поспешно передавать их Вам.

Еще несколько слов о Крыме. Уже древние греки проложили морской путь к этому полуострову. Потом он был частью Боспорского царства, потом Скифского, хотя прибрежные города долго оставались в руках европейцев. В самом крупном городе Крыма, Феодосии или Кафе, до сих пор существует торговая колония генуэзцев. Но вряд ли ей удастся удержаться там надолго, посреди враждебного мусульманского окружения. Итальянские развалины наслоятся на греческие и боспорские и будут дожидаться, чтобы какие-то неведомые будущие племена пришли откапывать их с такой же жадностью, с какой мы сегодня откапываем развалины Древнего Рима, Неаполя, Афин.

Что еще сказать о Москве? Мне бросилось в глаза, что врут и жульничают здесь гораздо больше и легче, чем в Пскове и Новгороде. Пристав, которому было поручено снабжать псковское посольство всем необходимым, привез нам провонявшую солонину, двух кур, три дюжины яиц и еще какой-то дряни. Не желая портить отношения с княжеским двором, мы не стали жаловаться, а просто прикупили все необходимое у хозяина постоялого двора. На следующий день пристав таскал хозяина за волосы и кричал нам, что все добавочное мы должны закупать только через него. Тут Терентий Андреевич пригрозил ему доложить о его проделках в Посольский приказ и отправил меня с двумя слугами на базар. Но и на базаре нам пришлось быть все время начеку. Можно прямо сказать, что если московский рубль дешевле новгородского в два раза, то слово москвича дешевле слова новгородца раза в четыре.

Псковские послы уехали из Москвы довольные и обнадеженные. Великий князь Иван говорил с ними милостиво, подношение в сто пятьдесят рублей принял, обещал во всем "держать мою вотчину Псков по старине". Но на днях прибыл из Москвы назначенный наместником князь Ярослав Васильевич Оболенский и сразу начал такие нововведения с налогами, что псковичи только охают, кряхтят и не знают уже, кому жаловаться, у кого искать заступы. Алольцев мне сказал, что раздаются даже голоса, чтобы просить покровительства Литвы. Но страшная судьба Новгорода у всех еще слишком свежа в памяти - дальше разговоров литовские планы не идут.

На этом я кончаю затянувшееся послание и еще раз припадаю к стопам Вашего преосвященства с просьбой немедленно сообщать мне любые новости о моем враге, о безбожном и коварном приказчике Досвальде.

Вечно преданный Вам и благодарный,

С. З.

Эстонский дневник

Перечитываю "Божественную комедию". Впервые заметил, что она переполнена птицами. Души в загробном мире проносятся, как ласточки, как голуби, как журавли, как стрижи. Наверное, поэт-изгнанник имел много пустых часов, чтобы смотреть на небеса и провожать глазами птичьи стаи. Они не долетали до его родной Флоренции, но оставались в поэме.

Смущает непредсказуемость наказаний и воздаяний. Почему одни чревоугодники оказываются в Аду, другие - в Чистилище? То же самое гневные. То же самое - сладострастники.

Смущает изобретательность Творца в заготовлении мучений. Наверное, Алигьери было нелегко любить Его. Сердцем он явно на стороне мучеников. И действительно - за что, например, страдает карфагенская царица Дидона? Она была честной вдовой, когда проезжий красавец Эней вскружил ей голову, обнадежил, обманул, умчался дальше. А Елена Прекрасная? Что она могла поделать, если сама Афродита наслала на нее своего сынка с его стрелами? Елена последовала за Парисом беспомощная, безвольная, влекомая арканом любви. Свободы у нее было не больше, чем у русских полонянок, которые тысячами бредут каждый год, влекомые арканами монгольских всадников. Неужели и им за это назначено носиться в мучительном вихре без сна и отдыха?

А вот что интересно: какая судьба уготована сочинителям соблазнительных историй? В каком кругу окажется автор романа о рыцаре Ланселоте и королеве Дженевре? Того самого романа, над которым загорелись сердца несчастных Паоло и Франчески? Но нет: собратьев-поэтов Алигьери щадит и не назначает им никаких наказаний.

И пожалуй, он прав. Поэты не виноваты. Сердце влюбленного может разгореться и над Святой Библией. Что творилось со мной, когда мы вместе читали по-гречески Песню 29 Книги Бытия? Я вдруг понял, что, живи Иаков в наши времена, Рахиль была бы для него так же недоступна, как для меня Людмила. Ведь Лаван был братом его матери, значит Рахиль была ему двоюродной сестрой. Сегодня их союз был бы объявлен кровосмешением!

Семь лет служил Иаков Лавану за Рахиль. Но ему светила надежда впереди. В этом году исполняется ровно семь лет с нашей первой встречи. Но ни надежды, ни просвета нет для меня. Чужая жена, чужая вера...

О, прошу Тебя: пусть бы она умерла!

Тогда бы я мог любить ее долго и покойно, как Алигьери - свою Беатриче. Которая ведь тоже - не будем забывать - была женщиной замужней. И за любовь к ней поэт вполне может - по Твоим правилам, так хорошо им угаданным, отправиться в сонм сладострастников во Втором круге.

Глава 9. Утраты

Фрау Урсуле Копенбах,

Псков, май 1475

Бесценная мать и благодетельница!

Уж и не знаю, как мне откликнуться на Вашу главную новость: поздравлениями или сочувствием. Конечно, я знаю, что каждая мать мечтает о счастье для своей дочери. Хорошо представляю себе, какой радостью сверкали Ваши прекрасные глаза при виде Греты, идущей в белом платье к алтарю.

Но расставание! Разлука!