Герай Фазли - Семизвездное небо

Он уже подошел к деревянной ограде, как вдруг услышал шаги по ту сторону арыка. Вишневое дерево скрыло его. Вскоре на тропинке появился мальчик лет десяти - двенадцати. Брюки у него были закатаны до колен. Он был босой. Новые парусиновые туфли он связал шнурками и перекинул через плечо, как хурджун. На другом плече была маленькая лопата с гладкой ручкой. Мальчишка шел по росистой тропинке, тихонько насвистывая, не глядя по сторонам. Он остановился у дерева, к которому прислонился Айхан, присел на корточки и принялся что-то искать в траве. В этот момент Айхан разглядел его лицо. Светлая детская улыбка, большие беспокойные глаза; короткие мягкие волосы, падающие ему на лоб, он откидывал тонкими длинными пальцами.

Вдруг как-то случилось, что и без того ясное лицо ребенка озарилось изнутри, и на Айхана пахнуло такой нежностью, таким трепетом, что его пробрала дрожь.

Затем, как человек, знающий свое дело, мальчик поднялся, снял с плеча свои туфли и швырнул их под стоящее довольно далеко абрикосовое дерево. Он проследил за их полетом, отметил взглядом место в траве, где они приземлились, и, взяв в руки лопатку с короткой ручкой, с силой вонзил в землю ее серебристое острие, уперся в рукоятку обеими руками, напрягся и извлек лопату из земли. Довольный собой, поигрывая ею, он направился к памятнику.

Айхан, будто зачарованный, следил за его движениями. Он чувствовал себя словно в зрительном зале, этот ребенок на театральных подмостках в лучах прожекторов пел для него песню без слов. Если бы он захотел облечь ее в слова, она утратила бы свою божественность.

Мальчик вертелся у клумбы, взрыхляя землю маленькой лопатой. А Айхан следил, как его босые ноги притаптывали росистую траву. И эти росинки тоже переливались, как хрусталь. Он не мог оторвать взгляда от закатанных до колен полосатых брюк, вонзавшегося во влажную землю сверкающего лезвия с гладкой ручкой, парусиновых туфель, взлетевших как пара птиц, кувыркнувшись в воздухе и опустившихся в траву под абрикосовым деревом. Все это снова возвратило его туда, в мир детства. Этим мальчишкой он был когда-то сам. Как все это печально и странно! И уже совсем для себя неожиданно он вдруг окликнул мальчишку:

- Сынок, ты слышишь? Подойди-ка сюда. - Он сам не узнал своего голоса. Увидев, что мальчишка обернулся, он радостно перевел дух. - Подойди ко мне, детка...

Увидев незнакомого человека, странно глядящего на него сквозь ветви дерева, мальчик на мгновение растерялся. Он огляделся по сторонам, удостоверился, что его зовет именно этот странный человек, и неуверенным шагом двинулся к вишневому дереву.

- Давай сядем здесь, сынок... Поговорим немного.

Айхан с трудом опустился на землю, вытянув искалеченную ногу. Его беспомощные движения, особенно последние слова подействовали на мальчика успокаивающе. Что-то в голосе этого старика вызывало доверие, в нем слышалась странная ласковость.

- Что вы здесь делаете, дядя? Что с вами? - В ответ на ласковый тон мальчишка старался быть участливым. - Откуда вы пришли сюда?

- И не спрашивай, сынок. Издалека. И очень устал...

- Если вы устали, пойдемте к нам. Мама вас покормит...

Лицо незнакомца озарилось теплой улыбкой. Эта улыбка развеяла колебание мальчика, теперь этот человек уже не казался таким уродливым и таким старым.

- Твоя мама покормит? А кто твоя мама? - с охватившим все его существо волнением и не отдавая отчета, почему он это спрашивает, проговорил путник.

- Шахназ-муэллима, - спокойно ответил мальчик и стал ждать, о чем еще спросит этот странный человек. Но у того, кажется, больше не было вопросов. Его потрескавшаяся нижняя губа дрожала. А черные, опаленные огнем ресницы, будто вот-вот сомкнутся и из глаз потекут слезы.

- Говоришь, Шахназ-муэллима? - едва слышно переспросил незнакомец. Чья она дочь?.. - Теперь он уже не стыдился вопроса. Он был изумлен таинственным, непостижимым чутьем своего сердца: откуда оно узнало, что этот ребенок - сын Шахназ? Увидев, что мальчик молчит, снова спросил: - А кто твой... отец?

Он сам не мог понять, зачем он произнес эти слова, он слышал только громкий стук своего сердца и ощутил приток крови к щекам. Значит, он еще не разучился краснеть. Как вырвался этот вопрос? Ему было стыдно взглянуть в лицо ребенку, он отвернулся, почти прося: "Не нужно, сынок, не отвечай... Я не хочу знать, кто твой отец!" Но ребенок его опередил:

- У меня нет отца. Когда я был совсем маленький, он попал в аварию...

"Попал в аварию"! Все еще охваченный волнением, Айхан еле удержался, чтобы второй раз не спросить: "Но кто он был, сынок? Как звали твоего отца?" Но вопрос этот застрял у него в горле. "Да что это со мной? Неужели я ревную? С ума сошел! Ну, допустим, что отец ребенка - он... Неужто ты будешь радоваться, что Рамзи Ильясоглу попал в аварию и погиб?"

В черных живых глазах мальчика отразилась мгновенная грусть, а в сердце Айхана она отозвалась голосом, бросающим вызов: "Шахназ или никто!" Слова, когда-то сказанные Рамзи Ильясоглу со злым упрямством. Тогда эти слова восхитили его. Почему же теперь они его так потрясли?

- Как звали твоего отца?

Он не услышал и этого своего вопроса.

- Манаф... Манаф-муэллим.

Так, оказывается, он для того только и приехал в Чеменли, чтобы услышать эти слова. Только теперь до него дошла эта смехотворная истина. Он успокоился. Сердце его жаждало только этих слов. "Манаф-муэллим". Это означает, что Манаф - кто бы он ни был - это не Рамзи Ильясоглу. Значит, Шахназ не вышла замуж за Рамзи. В этом и заключалась смехотворность только что услышанной им истины, а вместе с ней и пришедшая радость.

Мальчик, все еще внимательно разглядывающий его, вдруг указал пальцем на большой черный шрам на его виске. Это пулевое ранение? А здесь, на губе? Тоже? И сюда пуля попала?

Незнакомец молча кивал.

- Дядя, а как вас зовут?

- Меня? - Он улыбнулся, и мальчик еще больше этому обрадовался. - Меня зовут Айхан. Айхан Мамедов.

- А меня Эльдар. Эльдар Бахышов. - И он протянул маленькую мягкую руку.

Почувствовав, что вновь куда-то погружается, и пытаясь скрыть это от своего маленького тезки, Айхан сжал его теплую руку в своей грубой черной ладони и замер, устремив на Эльдара глубокий взгляд, полный сострадания. "Кто был этот Бахышов? В Чеменли я такой фамилии не слыхал. И звали его Манаф. Интересно, кто он был?"

Левой рукой он непроизвольно постарался прикрыть шрам на нижней губе. И сам удивился этому жесту.

- Очень хорошо, будем знакомы, - медленно проговорил Айхан, а мысли его были прикованы к этой маленькой детской руке, покоящейся в его ладони. По телу его разлилось тепло. Причем было оно более сильным и приятным, чем тепло солнечных лучей, только что коснувшихся его искалеченной ноги. И, боясь потерять чистоту и нежность этой теплой детской ладони, он все еще удерживал ее, в своей. И мысленно благословлял судьбу, которая подарила ему эти счастливые мгновения. Будто эта маленькая рука источала аромат Шахназ.