Герай Фазли - Семизвездное небо

- Убирайся с моих глаз долой! В твоем сердце сидит дьявол. Я его боюсь! Боюсь!.. - закричала она зло, дрожащим голосом. - Обманщик! Себялюбец! Эгоист! - И она застонала от боли. Я, как и Агчай, замер на месте, а Шахназ, как Агчай, уже не могла остановиться. - И твоя легенда о сандаловом дереве ложь. Ты никогда не сможешь жить для других. Ты - старая чинара, ростом большая, а телом - труха... В тепле ее не успеешь согреться, а в дыму ослепнешь... - Она размахивала в воздухе руками и нервно дергала себя за косы. Глаза ее были сухими, лишь под левым глазом застыла одинокая слеза.

Резко наклонившись, она сняла с ног новые туфли, схватила их в руки.

- Можешь идти! Обо мне тебе больше незачем беспокоиться, выйду я замуж за Рамзи или не выйду - это мое дело... - сказала она и босиком бросилась бежать. Через несколько шагов она обернулась и крикнула: - Дымящая чинара! И, перепрыгивая с камня на камень, скрылась в предрассветной дымке.

От ужаса гудящих в моей голове слов: "Я боюсь тебя! Боюсь!.." - мне вдруг тоже сделалось страшно. Мне захотелось куда-то спрятаться от ее слов. Как просто сейчас нырнуть с этого древнего седого моста в пенящиеся воды Карачай. И все проблемы будут решены. Ведь иной раз люди так и поступают. И, может быть, сейчас именно такой случай? Но если бы каждый, получив пощечину, топился, население земного шара сильно бы поубавилось. Ведь заявление в военкомат написано, оно лежит на столе. Если уж суждено погибнуть, так с пользой для людей, для той же Шахназ. Пусть знает. И тут я увидел, как по белым пенистым волнам скользнула тень. Я поднял голову и увидел орла. Мне показалось, что орел насмешливо смотрит на меня. По зеленому склону Бабадага медленно пополз золотистый пояс. Из-за двугорбых вершин Карадага всходило солнце. Оно будто спешило ко мне. Спешило вырвать меня из рук смерти, ползущей в пенящихся волнах под древним мостом.

Откуда-то совсем близко, среди зубчатых скал, уткнувшихся прямо в мост, я услыхал крик куропатки. По пыльной как мел тропинке моего детства, поднимающейся среди скал, я помчался на этот крик.

Не разбирая дороги, я в мгновение ока добрался до кустарника, прилепившегося к скале. И тут, чуть ли не из-под моих ног, в небо взмыла куропатка. Сердце у меня забилось. Какая это прекрасная птица, о господи! В двух шагах от меня, среди невысоких сухих трав, находилось ее гнездо, и в нем - несколько яичек. Я подошел, взял в руки два из них - они были еще теплыми. Над своей головой я услышал тревожный, разгневанный голос метавшейся среди скал матери-куропатки. Я подержал яйца на ладони, погладил их, поднес к губам, тихонько поцеловав теплую белую скорлупу, снова положил в гнездо.

Я еще раз взглянул в сторону узенькой тропинки, ведущей к дому тети Ясемен; сердце мое сжалось, и я тихо побрел домой.

Отец уже проснулся и, как обычно, стоя перед окном, смотрел на Бабадаг. На столе не было ни чайного стакана, ни сахарницы. Значит, мама еще не вставала. Хоть я и не видел его лица, но почувствовал, что он чем-то очень взволнован. "Переживает за Гюльназ", - подумал я. Я направился в свою комнату, мне хотелось побыть одному, обдумать все случившееся, но на пороге меня остановил голос отца:

- Эльдар, где ты был так рано?

Все, что угодно, но этого вопроса я от него не ожидал. "Значит, он что-то заметил по моему виду или о чем-то догадывается? Что же мне ему ответить?"

- Ладно, иди, я сейчас тоже приду, чтобы мама не слышала. У меня есть к тебе разговор...

Отец и здесь не сел, а молча подошел к окну с горшочками, остановился перед ним.

- Садись, вижу, ты устал...

Я больше всего на свете боялся таких намеков отца. А тут мне вдруг захотелось все ему рассказать, все, все...

- Отец... мне тоже надо с тобой поговорить...

И я выложил все, начиная от нашей детской дружбы и до сегодняшней неудавшейся попытки отправиться к тете Халиде. Только о пощечине Шахназ я умолчал. А отец, ни разу не прервав меня, внимательно слушал, стоя у окна. Наконец он обернулся ко мне:

- Ничего, сынок! Как говорится, на голову гор зима приходит, на голову храбреца - дело. - Он. осторожно вынул из кармана подаренную мне дядей Мурсалом табакерку с позолоченной крышкой, нажал на маленький язычок сбоку крышка открылась с тихим звоном. А мне показалось, что это вовсе не табакерка, а капкан и что с тихим звоном он захлопнулся над моей головой.

- Возьми, не сегодня завтра ты станешь солдатом, она тебе пригодится, можешь курить и при мне.

Но меня поразили не его слова, а моя табакерка. Как она попала к отцу? Ведь, выходя из дому, я взял ее с собой. И там, у моста Мариам, дожидаясь Шахназ, курил. Я же это точно знаю. Каким образом она попала к отцу?

- Жаль, что уже поздно, - как бы разговаривая с самим собой, продолжал отец, все так же стоя у окна, - уже светает, не то я показал бы тебе удивительную картину.

Хоть я и не понимал, что он хочет сказать, но по его спокойному тону, по тому, как он говорил, я вдруг понял, что вот сейчас он покажет мне что-то и избавит от того пожара, который бушует в моем сердце.

- Подойди поближе, - продолжал он, внимательно глядя в дальний угол неба. - Вон там, на вершине Карадага, еще маячит звезда, видишь?

Я ничуть не сомневался, что сейчас произойдет чудо, и осторожно посмотрел в указанном направлении.

- Вижу, а что?

- По ночам там бывает много звезд, ты, наверное, замечал?

- Конечно.

- Ты знаешь, что собой представляют эти звезды? - Я молчал, а отец, не глядя на меня, как-то даже безразлично произнес: - Каждая из них - пощечина женщины. - Он хоть и заметил, как я вздрогнул, как потрясли меня его слова, но как ни в чем не бывало проговорил: - Говорят, пощечины, что отпечатываются на наших лицах, превращаются в звезды, чтобы потом всегда напоминать о себе. Ты понял?

Я молчал, у меня будто язык отнялся. Но почему-то мне хотелось, чтобы отец продолжал говорить...

Мне казалось, что он держит в руках большие весы, на одной чаше - моя голова, на другой - сердце. По мере того как он говорил, чаши эти колебались, стремясь прийти в равновесие.

"Почему ты умолк, отец, говори, говори... Скажи, что этой ночью на небе прибавилась новая звезда. Что отныне, взглянув на нее, я буду вспоминать пощечину Шахназ, и мне будет горько и стыдно. И еще скажи, что там, на поле боя, временами я буду поглядывать на звезды. И если сумею там отыскать звезду Шахназ, ты будешь спокоен за то, что со мной ничего не случится".

Отец отошел от окна и направился к двери.

- Отдохни немного... Может, завтра утром тебе придется отправиться в путь. Почему ты так смотришь на меня?.. Среди первых, кто пойдет туда... Нет, первым из первых туда пойдет мой сын.

Я растянулся на кровати. "Как хорошо, что на этом свете живет человек по имени уста Алмардан... Как хорошо, что этот человек - мой отец..."