Михаил Кураев - Жребий No 241

Именно "червоные казаки" то ли захватили Фатеж, то ли от кого-то освободили, но двое победителей тут же ворвались в квартиру д-ра Кураева, латавшего в это время в больнице какого-то раненого мерзавца, и тут же вытряхнули из кладовки дивные кожаные чемоданы, с которыми бабушка путешествовала за границей. "Минуточку, господа! - всполошилась бабушка, ей было тогда тридцать восемь. - Терпение, я сейчас найду ключи". Чемоданы, естественно, были под ключами. "Червоные казаки" не оставляли впечатление опытных путешественников и о такой невидали, надо думать, не слыхали. Они уставились на хозяйку, что-то деловито разыскивающую. На Большой Московской, куда выходили окна столовой, постреливали и кто-то проносился галопом. Нетерпеливые освободители, устав ждать, выхватили шашки, чтобы полоснуть чемоданы, тащить тяжесть не глядя, было несподручно. "По шву, господа, по шву!" - быстро подсказала бабушка, привычная к кропотливой и тонкой работе. Трудно сказать, последовали бы "червоные казаки" бабушкиному совету или нет, но под окном раздалась неуставная команда: "Срывайся!!" и потрошители чемоданов ограничились вербальным выражением неудовольствия за потерянное время. Покинули они нашу семью навсегда, по-английски, не прощаясь, гулко топоча по лестнице калошами, надетыми прямо на толстые вязаные чулки.

Магический "Пропуск N 18", как следует из семейного же предания, был действителен при любой власти довольно долго и потому на всякий случай хранится. Интересно, что "предъявитель сего" не назван ни товарищем, ни господином, даже в должности не помянут, утаил о себе почти все и сам Коробов, подписавшийся начальником гарнизона. Нет, что ни говори, радостно встречать свидетельства того, что на Руси есть люди, способные подняться над политическими, социальными и даже историческими рамками, трезво сознавая необходимость помогать страждущим "во всякое время дня и ночи"...

И почему бы безвестному Коробову, с его умом и добрым сердцем, не быть российским императором?

А подлинный, природный, быть может, уже единственный в России верящий в свою богоданность, не ограничился обходом эскадры на кронштадтском рейде, а прибыл в Ревель, чтобы еще раз полюбоваться стройными "колоннами" кораблей, посетить несокрушимые броненосцы, стремительные крейсера и заботливые транспорты.

Ах, какие броненосцы у нас были в Кронштадте! Парадный строй кораб

лей вызывает подростковый энтузиазм и осмысливается как-то по-женски: раз красивы - значит неотразимы, то есть непобедимы. Такими же непобедимыми казались и пехота и кавалерия, великолепно смотревшиеся на парадах и маневрах. Да и сам Куропаткин стал военным министром, идя от победы к победе на смотрах и маневрах. Это ценилось.

Дневник императора. 26-го сентября. Воскресенье. Проснулся солнеч

ным утром. Красиво выглядел Ревель, когда мы подъезжали к нему в 9 час. На станции встретило все начальство и депутации, пересели в маленький поезд и доехали до "Штандарта", стоявшего в порту. Приятно было попасть на свою милую яхту. В 10 час. была отслужена обедня. Завтракали в 12 ч. Отправился в 3 часа на паров. катере на: "Ослябя", "Орел", "Бородино", "Суворов" и "Имп. Александр III". С предпоследнего смотрел на взрывы контр-мин. Дул свежий NW и поэтому волна ходила на рейде крупная и приставать было трудно. К вечеру стихло. В 8 ч. был обед всем адмиралам и командирам судов 2-й эскадры Тихого океана, красиво стоявшей несколькими колоннами на рейде. Разговаривал с ними на палубе, ночь была ясная, но прохладная.

Маленькое "сокровище" было помещено в каютах Мама. Через одиннад

цать лет "маленькое "сокровище", наследник, начнет свой первый дневник. Об этом с улыбкой напишет Александра Федоровна на фронт, в Ставку, государю, с улыбкой, потому что у Бэби нет времени, он торопится и "днем описывает обед и отход ко сну". "Передай Алексею, - напишет в ответ отец, - что я очень рад, что он начал писать свой дневник. Это научает ясно и кратко выражать свои мысли".

Это очень существенное замечание. Стало быть, государь всерьез считал свой "Дневник", это приложение к камер-фурьерскому журналу, собранием мыслей?! "Проснулся солнечным утром..." "На станции встретило все начальство и депутации..." "Смотрел на взрывы контр-мин..." Понятно, что в таком контексте даже тропарь "Спаси Господи" или "Господи, помоги и спаси Россию!" кажутся мыслью оригинальной и неожиданной.

Было бы наивно на основании одного лишь "Дневника" представить себе жизнь русского императора этакой приятной жизнью дорогого гостя, о котором все заботятся, стараются развлечь, и на котором лежат только легкие обязанности дружеских общений, прогулок, обедов и приемов. За царя, за право влиять на него, вкладывать в него свои мысли, делать орудием в осуществлении своих желаний, соперничало великое множество народа. Плотно окруженный светской и свитской челядью, многообразной родней, иностранными агентами, "Божьими людьми", ловкими авантюристами, он был раздираем на части, он постоянно стоял перед необходимостью выбрать чью-то сторону и по возможности предсказать, как это будет оценено противоположной стороной. Но вся эта борьба "за него", как свидетельствует "Дневник", происходила "вне его", была элементом жизни внешней. Это поразительно, если похвала в "Дневнике" редкость, то брани, порицания, осуждения, резкости совсем нет! Жена честила неугодных "скотами" и "мерзавцами", судила о людях резко и безапелляционно. Он же, зная, что его слово казнит и милует, возвышает и низвергает, был сдержан даже в личном "Дневнике". Сдержан или неподвижен? Иногда кажется, что привычка к перемещению в пространстве, эти обязательные ежедневные прогулки, заменяли внутреннее движение, внутренне он совершенно неподвижен. Человек-символ обречен на эту трагическую неподвижность.

Идет война, война складывается неудачно, но в ее сюжетосложении он никак не участвует; да, его куда-то тянут, толкают, пугают, сулят, надувают, он участвует в принятии ответственных решений, но в нем нет не только азарта игрока, но и азарта болельщика. Он как король на шахматном поле, фигура главнейшая, но с очень короткой сферой активных действий, все обширное поле, простреливаемое из конца в конец любым "офицером", для него лишь пространство для созерцания борьбы за его жизнь и благополучие.

С Дальневосточного театра приходят трагические вести, царь начинает догадываться, что ему, быть может, не говорят всей правды. Но мыслей о том, почему положение складывается .... bслей о том, что следует предпринять для изменения ситуации, на страницах "Дневника" не появляется. Мысли обо всем этом существуют как бы вне его, ему их приносят, он выбирает...

Дневник императора. 1-го октября. Покров Пресвятой Богородицы. По