Михаил Кураев - Жребий No 241

года была серая и прохладная. В 11 час. поехали к обедне. Завтракал Андрей (деж.). Принял Мирского, гулял и в 6 час. принял Коковцева. Читал много. Обедал в спальне.

Наступление наших войск к Лаояну было остановлено японцами; наша армия несколько отошла назад. Потери у нас по-видимому большие.

Русские войска терпели, пока еще только на суше, одно поражение за другим в строгом соответствии с оборонительно-отступательной стратегией командующего Куропаткина.

В многодневном сражении под Лаояном стойко дравшиеся русские войска уже добыли победу, но командовавший из фанзы полководец не мог и представить и вообразить такого чуда, а потому и не помышлял о том, чтобы пожать ее плоды. Японская пехота под Лаояном была вдрызг истрепана, конницы, умеющей отступление противника превратить в бегство, японцы не имели, резервы для решительного склонения чаши весов в нашу пользу у Куропаткина были, и все-таки приказ был отдан на отступление.

"Инициатива есть важнейшая добродетель полководца". "Сосредоточен

ность сил - лучший залог победы". Все азы военного искусства, запи

санные в уставы и наставления, забыты, как забыто и предупреждение Скобелева о том, что Куропаткин, служивший со Скобелевым и высоко им ценимый как штабист, не годится "на первые роли", как человек, не обладающий волей, твердостью и решимостью, необходимыми для осуществления задуманных операций.

Не почерпнув решительности и твердости в опыте генерала Скобелева, Куропаткин вполне мог бы призанять недостающих боевому генералу качеств у более чем твердой Александры Федоровны, обнаружившей в полной мере, правда на германской войне, способность управлять и войсками, и министрами, и верховным главнокомандующим.

А неожиданную твердость и решительность на японской войне обнаружила не Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса, а ее соплеменница Каролина Мария Юзефа.

Дед, едва отбив атаку командира полка и его наглого помощника, был вынужден открыть "второй фронт", и против кого?..

Ст. Борзя. Октябрь. 1-е ч. 1904 г. Дорогая деточка Кароля! После

моего последнего письма к тебе я получил от тебя уже три письма, а сегодня получил и открытку. Вижу, моя дорогая, как ты страдаешь и терзаешься, какое тяжелое душевное состояние переживаешь.

Если бы ты знала, как горько и больно это знать! Но что же делать,

милая? У тебя явилась мысль ехать сюда, и ты спрашиваешь меня, можно ли это сделать. Ты с нетерпением ждешь моего ответа и просишь ответить не умом, а сердцем. Но я, милая Кароля, не могу ответить только сердцем, я должен поэтому дать тебе два ответа.

Я думаю, тебе не нужны мои уверения в том, что был бы несказанно рад видеть тебя, обнять, расцеловать. Конечно твой приезд сюда дал бы мне много счастья и хороших минут. Я не хочу даже справляться о законах, не хочу принимать во внимание то, как к этому отнесется мое начальство. Это для меня безразлично, и лично я не испугаюсь никаких для себя неприятностей. Но меня тревожит мысль о том, с чем для тебя, моя дорогая, сопряжена будет эта поездка. Мне страшно подумать, что ты должна будешь одна ехать такую даль и подвергаться в дороге всяким случайностям; страшно подумать, что, приехав сюда, ты должна будешь жить в дурной и неудобной квартире во время здешних ужасных ветров и морозов. Но главное, конечно, это неизвестность нашего положения. Ведь мы все время держимся наготове к выступлению. Что же будет, если через несколько дней после твоего приезда полк будет выступать в поход, а ты должна будешь опять одна совершить обратное путешествие? Ведь об этом подумать ужасно. Или еще хуже - ты приедешь сюда и узнаешь, что два-три дня тому назад наш полк ушел. Как ты будешь чувствовать себя, дорогая, и что мне придется передумать и перечувствовать за твою судьбу?! Даже если бы ты и застала нас и могла бы здесь устроиться на время стояния нашего полка, то и тогда 15 дней в каждом месяце я должен буду оставлять тебя тут одну в то время как сам буду в командировках. А у меня эти командировки ежемесячные. Мне противна мысль, что ты волей-неволей должна будешь оставаться в обществе наших офицеров, которые ничего не могут дать ни уму, ни сердцу. Сколько всяких других случайностей здесь в глуши может быть? Ну, не дай Бог, ты заболеешь? Ведь я всю жизнь буду мучиться сознанием того, что это моя вина. А здесь даже лечиться не всегда есть чем. Наконец я знаю, что твои родители не согласятся на эту поездку сюда, и значит мы оба должны будем совершенно испортить и с ними отношения. Все это, Кароля, так серьезно и так грустно, что я умом не могу согласиться на твою поездку. Ты знаешь, дорогая, что когда было легко сделать подобную вещь (напр. приехать в Ольховатку), я сам просил тебя не раз к себе. Но теперь ехать за тысячи верст быть может затем, чтобы даже не увидеться, нет смысла.

Я понимаю, как тебе тяжело и мучительно оставаться дома. Но я все-таки более спокоен за тебя теперь, чем когда ты будешь здесь. Я знаю, что там ты окружена людьми, которые хотя и не понимают тебя, но которые тебя любят и всегда в состоянии о тебе позаботиться. А тут ты ошибаешься в своем предположении успокоить себя и улучшить свое настроение. Вряд ли тебе доставит удовольствие видеть меня в моем ужасном состоянии от безделья. А ведь с твоим приездом не изменится самое главное в моем отвратительном положении, это отсутствие дела, что меня убивает и повергает в самое гадкое расположение духа. Я и тебя только измучаю своим настроением, когда пройдут первые порывы радости и счастья. Подумай, дорогая, милая Кароля, обо всем этом и поступай, как хочешь.

Если бы ты была уже моей женой, я прямо сказал бы тебе "не езди": теперь же ты пока вполне свободна, и я не хочу и не могу стеснять тебя.

Я сказал все, что думаю и чувствую, постарайся, голубка, понять меня и не обижайся на меня. Кстати, мой совет: поменьше слушать Марию Егоровну и посерьезнее критиковать ее глупые речи. Когда тебе не грозила никакая опасность, и ты, и я обходились без советов Мар. Егор., теперь же, когда твой рассудок и даже чувство позволяют тебе рисковать собой, тебя "укрепляет в твоих намерениях" Мария Егоровна! Я, конечно, не могу сказать ей за это "спасибо".

Ну, теперь поговорим о другом. Ты, конечно, читала уже приказ Куропаткина о скором наступлении наших. Отступление кончилось, и теперь наша очередь идти вперед. Это очень радостное событие. Мы думаем все, что на нашем полку это может отразиться двояко: или и нас потребуют туда, когда начнется наступление, или же скоро после перехода русских войск в наступление наш полк расформируют совсем, разумеется, если на нашей стороне будет успех. И то, и другое приятно, конечно, последнее более желательно. Я от души рад твоим успешным занятиям грамотой с Дуняшей и сердечно поздравляю и учительницу и ученицу.