Валентин Катаев - Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)

Митька возбужден. Глаза у него горят. Он топает ногами и кричит:

- Пора! Даешь Мабузу! Даешь Чарли Чаплина!

Кино - это академия, где Митька учится красивой жизни.

Днем Митька торгует папиросами у почтамта.

Лицо у него напряженное и крайне озабоченное. У него масса дел: во-первых, не выпускать из виду милиционера, во-вторых, не пропустить покупателя, в-третьих, ухитриться свистнуть у зазевавшейся бабы булку и в-четвертых - квалифицировать прохожих.

Это самое главное.

В глазах Митьки - прохожие делятся на Мабуз, Чарли Чаплинов, Билли, Мери Пикфорд, Конрадов Вейтов, Коллигари, Мозжухиных, сыщиков, миллионеров, преступников и авантюристов.

Вот из вагона трамвая выскочил изящный молодой человек в широком пальто, кепи, в полосатом шарфе, с трубочкой. Несомненно, этот человек принадлежит к разряду сыщиков - Гарри Пилей.

Митька не сомневается в этом. Для Митьки ясно как ирис, что молодой человек преследует важного государственного преступника. У него нет времени купить у Митьки спичек.

Сыщик перебегает улицу. Ага! Он догоняет человека, который садится в экипаж. Попался, голубчик! Митька бросается к месту происшествия, рискуя попасть под автомобиль, и останавливается около сыщика и преступника.

- Послушайте, Сарказов, - взволнованно говорит Гарри Пиль, - два вагона муравьиных яиц франко Петроград... Накладная в кармане, я только что звонил в трест... Сорок процентов - и ни копейки меньше.

Но у Митьки нет времени дослушать до конца. Его внимание отвлечено другим.

Мимо почтамта быстро-быстро бежит золотоволосая девушка, прижимая к груди вагон книг.

Конечно, это Мери Пикфорд, только что выгнанная из дома своего злостного дяди. Бедняжка! Ее так жаль!

Митька не сомневается, что она сейчас сядет на тротуар и заплачет. Митька уже готов подбежать к ней и подарить самую лучшую папиросу, но в этот миг возле Мери Пикфорд вырастает великолепный экземпляр Конрада Вейта.

Митька останавливается, затаив дыхание.

Конрад Вейт берет под руку Мери Пикфорд.

- Здравствуйте, Соня. Ну как дела?

- Здравствуйте, товарищ Кошкин! Какая совершенно случайная встреча!

Мери Пикфорд ужасно краснеет.

- Товарищ Кошкин, у вас нет ли "Азбуки коммунизма"? У меня позавчера Левка свистнул...

Но Митька уже занят другим: с извозчика слезает чудесный, толстый преступный доктор Мабузо.

Митька знает, что доктор Мабузо курит исключительно "польские" и платит не торгуясь. Он кидается к нему и попадает в живот милиционера. Митька панически взмахивает руками, круто поворачивается, топчется на месте и стрелой летит к Чистым прудам.

- Стой, постреленок! - кричит сердитый милиционер.

Но Митька ничего не слышит.

Ветер свищет в ушах, сердце колотится, захватывает дух, и Митьке кажется, что он Чарли Чаплин и что за ним гонится по меньшей мере рота полисменов на мотоциклетах...

1923

Мне стоило больших трудов вытащить Ивана Ивановича из дому. Он упирался руками и ногами, презрительно морщился и фыркал.

Наконец-то мы очутились на территории выставки. Тогда я взял гражданина Витиева за рукав и сказал:

- Ну-с! Протрите хорошенько свое меньшевистское пенсне, пригладьте патлы, чтобы они на глаза не лезли, и любуйтесь. Видите? Это все сделала ненавистная вам Советская власть в итоге невероятно тяжелых пяти лет революции. А вы еще, помните, говорили: "Погубили Россию большевики! Демагоги! Предатели!" Ведь говорили?

- Говорил, - мрачно сознался гражданин Витиев.

- То-то! А теперь и любуйтесь. Видите - вон киргизская юрта, вон показательная новая, советская деревня... Опять же образцовый скот, инвентарь и сельскохозяйственные машины. Может быть, желаете видеть иностранный отдел? Пожалуйста! Рукой подать... Надеюсь, теперь-то вы не станете отрицать, что глубоко ошибались насчет большевиков?

- Заблуждался, - глухо сказал Витиев.

- Вот и отлично! Теперь погуляйте, посмотрите, поучитесь, так сказать, а мне надо в одно местечко сбегать, я сейчас вернусь. Прощайте!

Через десять минут я увидел, что возле какого-то недостроенного павильона собралась громадная толпа.

- В чем дело?

- Да как же, гражданин! Экспонат. Живого меньшевика показывают.

Я с трудом пробрался через толпу и очутился возле недостроенного павильона. Иван Иванович робко стоял на каком-то пустом ящике и, качая бородкой, неуверенно лепетал:

- Товарищи... погубили Россию... это самое... большевики... демагоги. Хозяйство разрушено... Рабочие голодают...

В толпе раздался дружный хохот.

Рабочий в синей блузе весело подмигнул:

- Ишь ты! Живой меньшевик! И где только такой экспонат достали?

Какой-то мальчишка деловито заметил:

- Ён игрушечный. На пружинку заводится.

- Да ну?

- Вот тебе и ну!

- Ребята, не мешайте слушать, пущай говорит. А ну, ты, волосатый, заводи пластинку про Учредительное собрание!

Иван Иванович растерянно заморгал глазами и, робко кашлянув, сказал:

- Да здравствует это самое... Учредительное собрание.

Толпа залилась дружным хохотом.

- Ай да экспонат!

- Ископаемый, можно сказать. Теперь такого днем с огнем не сыщешь. А ведь в свое время на каждом переулке торчал, и ничего - никто не удивлялся! Переменилась Советская Россия за пять лет! Ох, переменилась!

Обратно мы ехали на извозчике. Я нежно поддерживал потрясенный экспонат за талию. Иван Иванович наклонялся к моему плечу и говорил плачущим голосом:

- Не понимаю, для чего эти самые выставки устраивают?.. Только хороших людей обижают. Погубили Россию большевики... Демагоги... Да здравствует Учре...

Я устало махнул рукой.

На территории выставки весело гремела музыка.

1923

(Жертва комсомола)

Красные плакаты надувались, как паруса. Гремела музыка. Комсомольцы шли.

Вагон трамвая стоял.

Господин Червонцер нервно смял программу бегов, посмотрел на часы и жалобно простонал:

- Господа-а-а! То-ва-ри-щи! Да что же это такое? Так же нельзя! Долго мы еще будем стоять?

- Часа полтора.

- Пол-то-ра?

- Не меньше. Видите - идут и идут. Конца-краю не видно!

- Не видно, - горестно согласился Червонцер. - Они, значит, идут, а я, значит, на бега опаздываю? Хорошенькие порядочки! Не понимаю, куда смотрит Советская власть!

Однако Советская власть смотрела не туда, куда надо было Червонцеру. Мимо проходили комсомольцы. Сотни молодых голосов пели:

Вышли мы все из народа,

Дети семьи трудовой.

Братский союз и сво-бо-да...

- Ничего себе братский союз и свобода, если я уже опоздал на бега! печалился Червонцер.

Комсомольцы шли. Загорелые лица смотрели весело и гордо. На плакатах мелькали надписи:

"Смерть палачам рабочего класса".