Сергей Клычков - Князь мира

- Такого кучера… я бы выпорола собственноручно! - не удержалась Рысачиха.

- Полноте, Раиса Васильевна, что это за житье: порка да кнутье! К тому же вот сейчас сами увидите, как этот кучер мне пригодился. Выпори я его, как вы говорите, и может… все дело было бы по-другому! Вот-с, - обмахнулся Бодяга платочком, - изволите видеть, а тут, понимаете, метель… ветер, знаете, свищет… прямо погибель! Шел я, шел, гляжу, слава те господи, посредь самого поля возок! И мерин мой… и Иван: спят, и горюшка мало! Я, конечно, тут уже не утерпел… дал одну дулю и залез к нему в шубу!

- Ффи! - плюнула Рысачиха. - От этих шуб пахнет ужасно!

- Ужасно… ужасно, Раиса Васильевна… но вы не поверите, с каким удовольствием я залез в эту овчину… залез, знаете, и сразу в тепле согрелся и, понимаете, должно быть, заснул! Ну, вот тут, - Бодяга вытерся платочком и поглядел на Рысачиху, - Палашка… принеси полотенце, - кивнул барин девке, - Никита Мироныч, приготовь графин!

- Да ты что со мной, в дуры играешь? - вскрикнула Рысачиха и затопала ножкой, отчего ни Палашка, ни Никита Мироныч даже не сдвинулись с места. -Ой, Бодяга, и в самом деле ты жу…жулик! К чему ты все это городишь?..

- Сейчас… сейчас, Раиса Васильевна! Имейте же хоть маленько терпенья… Выпороть вы меня всегда успеете, тем более что это мне даже будет приятно! Ей-богу, как перед богом вам говорю: по-всячески били, ну, а пороть еще не пороли!

- У кого нету мозга, матушка барыня, тому в пользу и розга! - вставил Никита Мироныч, не взглянувши на Бодягу.

- Ну, так и вот, - моргнул Бодяга на старосту, - вот, Раиса Васильевна, лежу это я у Христа за пазухой и думаю себе: сейчас приеду домой, рыжичков, грибков-подосеночков, барашка да поросеночка, и будет оченно славно… Вдруг! Вдруг, знаете… так издалека вроде сначала, а потом, понимаете, ближе, ближе, вроде как слепые поют, - что, думаю, такое:

Думаю: грежу! Греза, знаете, такая мне к какому-нибудь несчастью снится или к выпивке… Кажется, слепых во сне видеть - к запою!..

Рысачиха оглядела Никиту Мироныча, широко открывши глаза, и Никита Мироныч перестал прятаться в шапку и тоже вытянулся, уставившись на нее и бледнея.

- Да-а-с, - продолжал Бодяга, не глядя на барыню, - Иван ничего, свой разговор, понимаете, у него с мерином идет: "ну" да "ну", "бог тебя любил" и все такое! Вдруг слышу: "Сто…ойййй!" Чувствую, как мерин сразу присел на задние ноги. Голосок, знаете, такой, что мороз и летом прохватит! "Стой, куда едешь?" - "А тебе, - слышу, говорит Иван, - какое дело?" - "Наше дело, - отвечает, - как задело, так и дело! Не видишь, - говорит, - что за народ? Встренемся, посторонимся, в ножки поклонимся, в грехах покаемся, карманами поменяемся! Не видишь, - кричит, - нищая братия, дорожная шатия!" Думаю, карачун! И что же вы полагаете, съежился я, совсем, кажется, забился комочком в тулуп, и вдруг как за ногу дернет… Как это только ногу, проклятый, не выдернул, и, если бы не Иван, тоже поминай как звали!

- Какой ужас! - схватилась Рысачиха за сердце.

- Ужас… ужас… Раиса Васильевна… истинный ужас! Только Иван и говорит: "Бери, Буркан, лучше меня, а барина, говорит, не тревожь! Барина, говорит, предоставь, потому барин нам нужен! Без барина нашим мужикам будет скушно!"

- Буркан? - привстала Рысачиха.

- Да… да… Раиса Васильевна… - вскочил и Бодяга, - об чем же я вам и говорю. Оказывается, его ваши же мужики на дороге и освободили! Осподи, думаю, конец! Кончик! Нет, миловал бог. Высунулся из овчины, гляжу: целая рота! И Бурканище этот ваш… вроде как за атамана, с дубинкой! Двенашина прямо в руках! Давай, говорит, Бодяга, на водку, и дело с концом! Поезжай, говорит, с богом. Ну, я, конечно… благо на случай была… Передай, говорит, барыне, что скоро с оброком придем.

- А князь? - тихо прошептала Рысачиха.

- Палашка, полотенце!.. Никита, воды!.. - закричал Бодяга, но в это время и барыня тоже вскрикнула страшным криком и повалилась снопом.

Никита Мироныч и Палашка бросились с испуганными лицами по коридору, а Бодяга огляделся кругом тупыми глазами и в первый раз, может, в жизни склонился над барыней и по-дурацки заплакал.

Редко барину Бодяге удавалось сказать нешуточное правдивое слово, а тут, как оказалось, выложил он одну сущую правду: князя Копыту и в самом деле уходили Рысачихины мужички, которых барыня задолго еще до этого распустила по монастырям собирать милостыню в оплату оброка.

Как видно теперь, барыня малую пользу получила от этих милостынников, такие мужики, как Недотяпа, может, в сто лет один раз родятся, а тут, должно быть, сыскался все же один мозголовый, который раскумекал по-настоящему все это дело и присоветовал всей нищей братии сменить посохи на дубины… В первую же голову, видимо, как сом в вершу, князь и ввалился, зарыли они его будто бы в землю живьем, чтобы и следка с душком не осталось, а Буркан, которого князь Копыто, как известно, вез от Рысачихи на закорках кибитки, скрученного по рукам и ногам, для передачи начальству, разорвал на себе, как только рысаки на князя напали, льняные ужища и ими, перед тем как закопать, спеленал Рысачихиного жениха, как младенца.

После такой тяжелой сердечной потери, а также и после того, как разбазарили у барыни по описи фамильную мебель, драгоценные безделушки и с молотка вместе с егерями пустили весь собачий загон, не только уже из Питера женихи не наезжали, а даже соседские помещики отвадились понемногу, братья Кушаковы сочли появляться у барыни неблагоприличным, потому что у них теперь стояли ее клавесины, а Бодяга повертелся еще, должно быть, года три у барыни после смерти князя Копыты, а потом, так и не покрывшись с нею венцом, хотя блудили открыто, уехал куда-то со своей колодой получать жалованье сразу с четырех королей, но, видимо, сошло не совсем благополучно, и он назад не вернулся.

Без веселого барина еще более обстрашнело в Рысачихином доме, правда, в нем уже не разгуливал по ночам майор в бархатных туфлях, но огромные комнаты, опустевшие после распродажи, как после хорошего вора, стояли теперь угрюмые и неприютные, Палашка, то ли скрива, то ли с нераденья, не поспевала обмахивать паутину, и на майоровой половине поселились безрукие духи, тихие и безыменные, от которых докуки никакой не было, и только веяли в холодное время изо всех углов сквозняки, как неживое дыханье.

Странно и неожиданно Рысачиха изменилась к этой поре и в характере своем, и в обращенье с народом, ни девок уже не лупила по делу и по безделью, ни мужиков не запарывала на конюшне, если отпорет кого, так очень слегка для назиданья и больше вроде как в память, тут рысачки немного передохнули, и даже сыскались охотники, которые за барыню ставили свечки и по простоте и незлобивости за нее богу молились, что тот ее образумил… никто не мог по-настоящему постичь причину такой перемены, одни говорили, что Рысачиха, после того как ее милостынников, покончивших с князем, переловили и самого Буркана отправили в каторгу на вечные веки, получила от начальства внушенье, чтобы на будущее с мужиками была поосторожнее, а кто отмахивался от этих догадок, потому что и в самом деле великое, подумаешь, горе начальству, да и не такая барыня, чтобы ее испугать!