Константин Бальмонт - Очерк жизни Эдгара По

Основное различие между Эдгаром По и Тэннисоном, сладкогласным певцом счастливой Англии, в ее лике узорного довольства хорошо выражено юношескими строками Эдгара По:

После этого блестящего выступления в мире поэтического творчества, от 1831 года до 1833, жизнь Эдгара По снова затянута мглой, ибо мы о ней ничего не знаем. Выше упоминалась некая Мэри, «sweetheart», влюбленность юного Эдгара По. Рассказ об этой действительной или мнимой влюбленности помещен в одном американском журнале в 1889 году, и Гаррисон воспроизводит его. Эта Мэри говорит, что первый год по оставлении Кадетского корпуса Эдгар По провел со своей теткой, с матерью своей будущей жены, Виргинии, мистрис Клемм, в Балтиморе. Эдгар По был красивый, очаровательный молодой человек, который писал стихи, каждая юная девушка в него влюбилась бы — и Мэри, конечно, влюбилась. Волосы у него были черные и тонкие, как шелк, нос прямой и четкие черты лица, бледно-оливковый цвет кожи, красивый рот, музыкальный голос, глаза большие, серые и пронзительные, печальный, меланхолический взгляд и притом такой, что как будто он мог читать сокровенные ваши мысли. Между влюбленными встали препятствием бедность Эдгара По и один стакан вина. Эдгар По напечатал в некотором балтиморском издании насмешливое стихотворение к Мэри, — тогда, кроме бедности и одного стакана вина, выступил на сцену обычный театральный дядюшка влюбленной Мэри, между дядей невесты и отвергнутым женихом произошло бурное объяснение, Эдгар По выхватил из рукава бич из воловьей шкуры, отхлестал театрального дядю и, бросив хлыст к ногам своей возлюбленной, воскликнул: "Вот, я отдаю вам это в подарок!"

Не много нужно проницательности, дабы оценить по достоинству сию побасенку. Будем ждать, когда до сих пор не найденная балтиморская поэма к Мэри будет найдена, и тогда постараемся поверить словам Гаррисона, что "статья бессвязна и ошибочна в некоторых своих утверждениях, но, очевидно, внушена личным знакомством с По в его ранние годы".

Гораздо более логическими кажутся слова Ингрэма, говорящего, что все попытки, сделанные до сих пор для объяснения того, что Эдгар По делал и где он блуждал в означенные два года, окончательно потерпели фиаско. "Утверждение, — говорит Ингрэм, — что он жил в Балтиморе со своей теткой, мистрис Клемм, не согласуется с фактом: ее собственная корреспонденция доказывает, что она никогда не знала, где был ее племянник в это междуцарствие своей истории, а сам поэт, по-видимому, никогда не дал какого-либо надежного ключа для выяснения истины. Пауэлль, в своем благомысленном, но несколько опирающемся на воображение, очерке жизни По, утверждает, что рыцарски чувствующий юноша оставил Ричмонд с намерением предложить свои услуги полякам в их героической борьбе против России". Что нам об этом думать, мы в точности не знаем, но факт существования собственноручного письма Эдгара По, относящегося к этому, перед нами налицо. Как бы то ни было, будем думать, как думал низверженный король Попел, говорящий в «Балладине» Словацкого рыцарю Киркору: "Да примет Небо замысел как дело".

В достоверно историческом лике Эдгар По возникает перед нами осенью 1833-го года, как нищенски-голодный и божески-блистательный создатель изумительного рассказа "Манускрипт, найденный в бутылке", от которого не отказался бы ни гений Свифта, ни гений любого чтеца человеческих душ, и как создатель не менее страшного и не менее глубинного рассказа "Нисхождение в Мальстрем". Здесь incipit tragoedia, здесь исходная точка всей блестящей параболы, начало кометного пути Эдгара По — и случилось это по следующему поводу.

Осенью 1833 года издатели еженедельного литературного журнала "Saturday Visitor", "Субботний гость", возникшего в Балтиморе за год перед этим и печатавшегося тогда Уильмером, предложили премию в сто долларов и в пятьдесят долларов за лучший рассказ и лучшую поэму, какие будут доставлены состязателями. Когда Эдгар По узнал об этом, он послал шесть имевшихся у него рассказов и стихотворение «Колизей». По тщательном рассмотрении присланного материала три, весьма известные в свое время и в своем месте литературные джентльмена единогласно присудили обе премии неведомому тогда юноше, Эдгару По, но затем, несколько изменив решение, присудили премию за лучшую поэму другому, ввиду того, что уже одна премия Эдгару По была присуждена. Не удовольствовавшись этим, судьи состязания напечатали 12-го октября 1833 года следующую заметку в "Субботнем госте".

"Среди прозаических очерков некоторые отличались различными и отменными достоинствами, но совсем своеобразная сила и красота очерков, посланных автором "The Tales of the Folio Club", не оставляют никакой возможности для колебания в этой области. Согласно с этим мы присудили премию за рассказ, называющийся "Ms. Found in a Bottle", "Манускрипт, найденный в бутылке". Вряд ли было бы справедливо по отношению к автору собрания этих рассказов сказать, что выбранный рассказ есть лучший из шести, им предложенных. Мы не можем не сказать, что, как благодаря собственной репутации автора, так и во имя удовольствия для общества, весь сборник рассказов долженствует быть опубликованным. Рассказы эти чрезвычайно выделяются необузданным сильным и поэтическим воображением, богатым слогом, изобильной изобретательностью и разнообразной и любопытной образованностью.

(Подписано) Джон П. Кеннеди.

Д. X. Б. Латроб.

Джэмс X. Миллер".

Один из судей, Латроб, подробно рассказывает в своих воспоминаниях, как происходило присуждение премий. Он повествует, как одна рукопись за другой отправилась в корзинку, ибо одни произведения были обычным неприемлемым бредом, другие простым плагиатом; он рассказывает, как он, Латроб, будучи младшим из трех, читал рукописи вслух, и когда, пробежавши про себя первую страницу четкой рукописи того, кто оказался Эдгаром По, он сказал, что, кажется, есть наконец-то что-то похожее на достойное премии, остальные двое со смехом усомнились и, усевшись поудобнее со своими сигарами в комфортабельных креслах, стали слушать. Немного нужно было прочесть, чтобы слушатели сделались заинтересованными. За первым рассказом последовал второй и третий, и так до конца, причем чтение прерывалось лишь такими возгласами, как "Превосходно!", "Первоклассно!", "Как странно!". "Во всем, что они слушали, — говорит Латроб, — был гений; тут не было неверной грамматики, ни слабого словосочетания, ни дурно поставленного знака препинания, ни изношенных общедоступностей, ни сильной мысли, впавшей в слабость. Логика и воображение сочетались в редкой соразмерности. Временами автор создавал в уме свой собственный мир и затем описывал его — мир, столь зачарованный, столь странный — и в то же время такой волшебно-четкий, что он казался в ту минуту имеющим всю правду действительности… Когда чтение кончилось, трудно было выбрать, что лучше. Снова были перечитаны отрывки из отдельных рассказов и, наконец, выбор остановился на "Манускрипте, найденном в бутылке". Один из рассказов назывался "Нисхождение в Мальстрем", и некоторое время он был предпочтен…"