Натан Щаранский - Не убоюсь зла

Время действия: четвертое июля семьдесят пятого года. Место действия: квартира Рубиных. Действующие лица: хозяин дома, его гость, американский профессор-историк Ричард Пайпс, я и Рябский. Свидетель рассказывает, что "советник американского правительства" Пайпс передал мне инструкции по активизации враждебной деятельности против СССР, в частности, путем разжигания национальной розни, в чем, по словам Пайпса, влиятельные круги США видели мощный катализатор, способствующий дестабилизации советского общества. Затем Пайпс указал на необходимость объединить усилия сионистов и диссидентов под предлогом борьбы за претворение в жизнь решений, принятых в Хельсинки. Впоследствии, выполняя указания Пайпса, Рубин и я вошли в специально созданную для этого Хельсинкскую группу...

- Так вот как была создана ваша организация! - с пафосом воскликнул Илюхин. - Вот через кого вы получали указания!

...Тот день я помню прекрасно: ведь это была первая годовщина нашей свадьбы. Вечер сложился удачно: мне удалось дозвониться до Авитали, мы поздравили друг друга, вспомнили хупу, помечтали вслух о том, как будем встречать в Израиле следующую годовщину. После разговора с Наташей я позвонил Лунцу и предложил ему вместе навестить Виталия и Инну.

У Рубиных были гости: Ричард Пайпс с женой и человек пять москвичей -я не очень разобрался, кто они такие, ибо всеобщее внимание, естественно, сосредоточилось на Пайпсе. Совсем недавно по "Би-би-си" читали отрывки из его фундаментального труда по истории царской России. Книга показалась мне незаурядной, чем-то она напоминала работы Ключевского. Именно о ней и шла беседа. Потом Пайпс рассказал о своем посещении Израиля. "Там совершенно семейная армия!" - говорил он, и в его словах чувствовались одновременно сентиментальность еврея, умиленного созерцанием своего дома, и снисходительность туриста, гордого своей принадлежностью к мощнейшей державе мира.

Других гостей я почти не запомнил и определить сейчас был ли среди них человек по фамилии Рябский не мог. Так или иначе, его версия имела мало общего с реальностью. К показаниям Рябского трудно придраться, их сложно опровергать ввиду почти полного отсутствия фактического материала. Но был момент, когда что-то резануло мне слух, какое-то противоречие, и я попросил Солонченко прочитать мне отрывок о встрече с Пайпсом еще раз. Когда следователь дошел до кульминационного момента - инструкции диссидентам и сионистам объединиться под предлогом борьбы за выполнение Хельсинкских соглашений, - я вдруг сообразил: да ведь эта встреча произошла за месяц до совещания в Хельсинки! Еще вообще не было ясно, состоится оно или нет, и уж тем более никто не знал, какие соглашения будут на нем достигнуты! Что ж, и этот ляпсус пригодится на суде.

В конце долгого, продолжавшегося с утра до позднего вечера допроса Солонченко подытожил все обвинения:

- Итак, вы получали указания непосредственно от американского правительства и спецслужб США, установили преступные контакты с многочисленными шпионами ЦРУ и РУМО, через них передавали на Запад клеветническую информацию, чтобы нанести ущерб государственной независимости и военной мощи СССР, а также с целью подрыва и ослабления советской власти. Следствием, таким образом, однозначно установлено: вы -изменник Родины. Вам еще раз напоминается содержание соответствующей статьи УПК РСФСР: чистосердечное раскаяние будет рассматриваться судом при вынесении приговора как смягчающее ответственность. Что вы можете сообщить по поводу предъявленных вам обвинений в совершении особо опасных государственных преступлений?

Круг замкнулся. Мы вернулись к тому же, с чего начали на первом допросе. С тех пор прошел почти год, в течение которого меня вызывали к следователям более ста раз, но ответ мой был примерно тем же, что и тогда, разве что формулировки стали более четкими:

- Никаких преступлений я не совершал, моя деятельность по привлечению внимания общественности к нарушению прав человека в СССР не противоречит советским законам, так как не имела целью подрыв государственной независимости и военной мощи СССР. Обвинения, сфабрикованные и предъявленные мне КГБ, построены на лжесвидетельских подтасовках и намеренном искажении смысла и характера нашего еврейского эмиграционного движения.

- Подумайте еще раз. Это очень важный для вас допрос! - вдруг воскликнул Илюхин и жестом руки остановил Солонченко, уже собравшегося записывать мой ответ.

Я хмыкнул, пожал плечами, презрительно улыбнулся. Что я чувствовал в этот момент? Усталость, отстраненность, удовлетворение от того, что дело подошло к концу, и глубокую грусть - ибо ко мне вдруг вернулось ощущение полного одиночества, непреодолимости пропасти, отделявшей меня от родных и друзей. "Надо опять заняться психотерапией", - подумал я и услышал крик Илюхина:

- Отчего вы смеетесь? Чему радуетесь? Может, у вас это от нервов? Вы что же, так и не поняли, что вы шпион? На что вы рассчитываете?

Я не ответил ему. Дискуссии меня больше не интересовали. Я лишь позаботился о том, чтобы ответ мой был записан в протокол неотредактированным. Уже в коридоре, уходя с допроса, я услышал из-за закрывшейся двери усталый и раздраженный голос прокурора:

- Да-а-а... Ну и тип!

"Кажется, это комплимент", - подумал я.

В следующий раз меня вызвали к следователю седьмого февраля, и я решил, что он собирается предъявить обвинение в окончательном виде. Однако - в который уже раз - меня ожидал сюрприз. В кабинете Солонченко, в противоположном от моего столика углу, сидела в кресле очень бледная молодая женщина с грустным лицом. Она испуганно посмотрела на меня, робко кивнула и прошептала:

- Здравствуйте.

Это была Лена Запылаева, соседка Виталия, которую после отъезда Рубиных в Израиль Липавский усиленно рекомендовал нам в качестве машинистки. Итак, очная ставка.

Слабым, прерывающимся голосом Запылаева стала давать показания, сводившиеся, в основном, к следующему.

Как-то в квартире Лернера она читала письмо от Виталия и Инны, которое, как можно было понять из текста, адресовалось в частности и мне. В нем нам предлагалось сообщать о тех предприятиях, которые не . дают своим бывшим сотрудникам разрешений на выезд из СССР и в то же время получают западную технику. Как-то Липавский и я пришли к Лене на ее новую квартиру, полученную вскоре после отъезда Рубиных, и предложили подработать в качестве машинистки. Я оставил ей обзор "Выезд евреев из СССР и эмиграционная политика Советского Союза", который она и отпечатала в нескольких экземплярах, а потом вернула мне и получила за работу деньги. После этого Липавский несколько раз приходил к Запылаевой от имени Бейлиной, приносил черновики разных списков отказников. Отпечатанные листы Липавский забирал, но денег так и не заплатил.