Лидия Чарская - Семья Лоранских (Не в деньгах счастье)

— Не хочу я в карты! — буркнул Граня.

— Ну, вот еще! Того не хочу, этого не хочу! Да ты маменьки боишься, что ли? Дитятко какое! Сам с версту вырос, а без маменькиного разрешения ни на шаг. Ребеночек! Что и говорить!

Веселов задел больное место Грани. Больше всего из ложного самолюбия и стыда юноша боялся, чтобы его не сочли ребенком, и, чтобы никто не мог принять его за мальчика, Граня готов был выкинуть самый необдуманный и нелепый поступок.

— Ну, ладно, идем! — проворчал он себе под нос и зашагал о бок с торжествующим Веселовым на вечеринку к Люлюшиным.

Там молодым людям очень обрадовались. Устраивали эти вечеринки для Манечки Люлюшиной, молоденькой пятнадцатилетней девочки-гимназистки, и для ее подруг.

Начались танцы, до которых Граня был не большой охотник и, все с тем же Веселовым, они прошли в кабинет.

Там при участии хозяина дома несколько человек гостей играли в карты.

Граня понятия не имел о карточной игре, но тем не менее он сел по приглашению кого-то из новых знакомых за стол и принял участие в игре.

Веселов сидел подле него и учил, что надо делать.

— Нет, брат, тебе не везет, — произнес Веселов, после того, как Граня проиграл партию, — давай-ка я за тебя сяду.

— Ну нет, я сам хочу! — упрямо проговорил Лоранский и продолжал играть.

Но неумелый игрок Граня проигрывал все больше и больше. Наконец, хозяин дома взглянул на хорошенького мальчика, одетого в безукоризненное статское платье (Граня теперь не иначе появлялся в гостях, как в статском костюме, несмотря на то, что это строго запрещалось гимназическим начальством) и участливо проговорил:

— Бросили бы, юноша. Раненько играть начали. Небось, родные не для того вам деньги дают. Ну, позабавились, ну и ладно. Пора и честь знать! Пошли бы с молодежью поплясать — куда лучше.

Граня вспыхнул до корней волос, услыша такие слова. Как? Что? Его считают за малыша! Но это уже слишком! Он докажет им всем, какой он малыш! И не перестанет играть, если бы даже это сопряжено было с вопросом жизни и смерти.

— Не беспокойтесь, — холодно отвечал он Люлюшину, — деньги у меня не родительские, а мои собственные, и я ими волен распоряжаться по своему желанию.

И он с удвоенной горячностью погрузился в игру.

Была уже ночь, когда Граня вышел от Люлюшиных. Он был сам не свой. Бледный, дрожащий, едва держась на ногах от волнения, шел он по пустынной улице, пробираясь домой.

Сегодня с ним случилась страшная и неприятная история. Он незаметно проиграл двести рублей и должен был по данному им слову возвратить их, не позднее, как через три дня, выигравшему. Если бы это произошло несколькими месяцами раньше, юноша, безо всякой помехи вернул бы деньги. Но теперь у Грани не было ни гроша за душой. Он был должен и так всем своим приятелям, и, разумеется, никто из них не поверит ему больше в долг. А между тем отдать было необходимо. Веселов поручился за него, как за честного человека, дал за него слово, что он заплатит. При этой мысли Граня схватился за голову и заскрежетал зубами.

Бессильное отчаяние охватило его…

Что ему остается делать?

Он в долгу, кругом в долгу! А тут еще уроки у него идут из рук вон плохо и не сегодня завтра его выключат из гимназии. Жгучее раскаяние на безалаберно проведенное время охватило Граню.

— А все деньги! Эти негодные деньги! Не свались они тогда как снег на голову, не выбей меня из колеи, ничего подобного не случилось бы!

Граня совсем забыл в эти минуты, что виновато здесь было не полученное наследство, а он сам, не сумевший распорядиться им.

Он машинально шагал по улице с горячей головой, с сильно бьющимся сердцем. Жизнь представлялась ему теперь полной ужаса и горя. Положение казалось безвыходным, смертельная тоска леденила сердце.

Страшно было возвращаться в гимназию, где все были недовольны им, жутко встречать товарищей, напоминавших об уплате долгов, и, наконец, ужас леденил душу при одной мысли о том, что Веселов придет через три дня к нему за деньгами с тем полузнакомым господином, которому их проиграл он — Граня.

Бедный юноша задыхался от волнения. Холодный пот проступил у него на лбу. Он весь дрожал, как в лихорадке.

Не помня себя от волнение Граня свернул в линию и вышел на набережную. В раннем рассвете весеннего утра высились здесь темными громадами иностранные корабли.

Граня бросил машинально взгляд в их сторону и замер от неожиданности. Острая мысль подсказала ему выход. Желанный выход из ужасного положения.

Завтра, он знал, один из заграничных пароходов должен был уплыть на родину, благодаря рано начавшейся навигации. Что, если он, Граня, всеми правдами и неправдами добьется того, чтобы его приняли юнгой на пароход, — он уплывет отсюда сначала в Швецию, затем в Америку. А в Америке, сделавшись янки, сумеет разбогатеть, накопить необходимую для уплаты сумму, и, кстати, и для себя, и вернется домой богатым человеком. Да, да, прекрасная мысль! Как это он раньше до нее не додумался! Какой он, Граня, глупец!

А между тем все устраивается, так просто, так ужасно просто. Он скажет капитану парохода, что он круглый сирота и хочет поступить в юнги… Неужели же его не возьмут? Что у него нет документов — все это пустяки. Примет и без них. Ведь мог же их затерять, наконец! О, как он это хорошо придумал, Граня!

Попросить принять юнгой на пароход, доплыть до Швеции, там пересесть на другой корабль, и дальше, дальше в страну золота и счастья! На вольный заработок! Туда, скорей! Жаль семью, конечно… Особенно маму… Она так любит его, и исчезновение ее любимчика Грани даст ей немало тяжелых переживаний! Но это в сто крат лучше, нежели ее Граню сочтут подлым бесчестным человеком. И, потом, он вернется к ней через год, через два, богатым, независимым и ее же обогатит, свою старушку.

А пока ей можно оставить записку, куда и для чего он едет и почему он — Граня — должен будет так внезапно покинуть родительский кров…

И, остановившись на таком решении, юноша уже много бодрее и спокойнее зашагал по пустынным линиям Острова к себе в Гавань.

В тот же вечер Валентина играла новую роль.

В последнее время ей не приходилось выступать на подмостках, так как в пьесах, входивших в репертуар их театра, не было достаточно значительной роли для амплуа, занимаемого ею. И только через два месяца после перерыва, в первые весенние дни ей прислали прелестную роль в пьесе Островского и Соловьева — молоденькой простенькой девушки, выросшей в деревенском захолустье.

Роль понравилась Валентине. Она быстро вообразила себя в ней и тот успех, который ожидал ее у публики. В успехе она уже теперь не сомневалась. Она сознавала свою силу и гордилась собою.