Лидия Чарская - Семья Лоранских (Не в деньгах счастье)

— Стойте! Стойте! — не своим голосом закричала Лоранская, криком, исполненным отчаяние и боли. — Там мой сын, мой мальчик! Верните мне его! Верните!

И она упала на колени посреди пристани, простирая руки вперед…

По изможденному горем лицу текли слезы…

— Граня! Мальчик мой! Дитятко мое! Вернись! Вернись! Я умру без тебя с горя, мой Граня! — лепетала она сквозь слезы отчаяния, впиваясь глазами в палубу судна.

— Мама! Мама, я здесь! Я здесь и не уеду никуда! — вдруг раздался оттуда ответный дрожащий возглас, и в лучах восхода мелькнула знакомая рыжекудрая голова…

Заскрипел сходень под чьими-то поспешными шагами и… Граня Лоранский заключил в объятие рыдающую мать.

Быстро, быстро летит неуязвимое время…

Проходят дни, недели, месяцы, проходят и канут в лету… Меняются люди, меняются обстоятельства их жизни. Набегают грозы, сверкают молнии, грохочут громы событий. Горе, радости, и опять горе и опять радости чередуются, сменяясь одно другим.

И в сером домике у "синего моря" время вывело целую сеть событий и эпизодов для того, чтобы снова вернуть сюда в это мирное гнездышко, тихое безмятежное былое счастье.

Как и год тому назад, в середине глухой и дождливой осени собралась дружная семья Лоранских вокруг чайного стола в столовой с их обычными гостями.

Та же румяная Фекла подала самовар, та же холодная корюшка и грошовая чайная колбаса красуются на тарелочках, те же ванильные сухарики и морошковое варенье наполняют дешевые вазочки, и хлопотливая Лелечка разливает чай.

Навадзе, Декунин, Сонечка Гриневич, все прежние друзья-приятели сошлись снова у гостеприимных хозяев.

Но в самих хозяевах есть небольшая, чуть заметная перемена.

Марья Дмитриевна чуть поседела за последние месяцы, вследствие пережитого волнения с Граней. Сам Граня изменился больше других. Хороший урок, полученный им от жизни, сослужил пользу юноше. Это уже не прежний легкомысленный и пустоватый франтик Граня, каким он был еще несколько месяцев тому назад. Это серьезный, прилежно занимающийся науками юноша, стремящийся к одной цели: искупить своими успехами в учении принесенное им его матери горе.

Марья Дмитриевна заплатила из своей части долги Грани и Валентины, и теперь последние крохи "злополучного наследства" растаяли, как дым, но никто из маленькой семьи не горюет об этом. Напротив того, все члены семьи Лоранских, пришли к заключению, что без денег живется и дышится куда легче и светлей.

— Не в них счастье! — решил первый Павлук после злополучного случая с Граней, снова горячо принимаясь за беготню по урокам и готовясь изо всех сил к предстоящим ему весною выпускным экзаменам.

Он по прежнему горит желанием забраться в качестве врача в самые дебри глухой провинции лечить страждущих немощных бедняков.

Валентина и Кодынцев повенчаны. Но это не мешает им ежедневно посещать серый домик и жить одною общею жизнью с его обитателями. Валентина горячо привязалась к своему доброму честному благородному мужу, не чающему в ней души. О сцене она и думать забыла, сознавшись в душе, что сцена влекла ее больше как выигрышный ореол к ее красивому личику, как цель удовлетворение тщеславия, нежели как заработок в труде.

В последнем не оказалось необходимости, Кодынцев, имея небольшие средства, мог даже помочь семейству жены, совместно с Павлуком, до окончание последним академии.

Одна Лелечка чувствовала себя тою прежнею Лелечкой, какою была и во время "богатства", как она шутя называла эту эпоху в жизни Лоранских. Налетевший вихрь не затронул, казалось, Лелечки и прежняя "бессребреница", как называла младшую дочурку Лоранская, осталась верной себе.

— Господа! Нынче ровно год с того дня, как мы… — начал было Павлук, обводя глазами присутствующих.

Валентина вспыхнула до ушей, Граня опустил глаза в свой стакан с чаем при этом напоминании.

Марья Дмитриевна беспокойно зашевелилась на своем месте.

— Ну, вот, есть о чем вспоминать! Противные деньги! Только хлопот наделали! — вмешалась Лелечка. — Без них куда лучше и спокойнее было! Вот то ли дело теперь! — и она улыбнулась всем своей светлой, детски радостной улыбкой.

— Истинно да будет так, моя мудрая сестрица! Вы правы! — завопил по своему обыкновению Павлук, обдергивая свою домашнюю косоворотку, в которую облачился с некоторых пор снова.

— Бедным легче живется — заботы меньше, — снова проронила Лелечка, наливая кому-то стакан.

— Тебе всегда легко житься будет и в богатстве и бедности одинаково, — серьезно произнесла Валентина, любовным взглядом окидывая сестру.

— Ну, вот еще! -смутилась та.

— Почему же?

— А потому, что ты сама, как солнышко, светишь и счастье в тебе самой! — подтвердила Марья Дмитриевна, притягивая к себе рыжую головку и нежно целуя ее.

— Ну, уж, мама, вы скажете тоже! — окончательно смутилась Лелечка.

— Лелька, вандалка ты этакая! Ты вместо сахара мне в стакан соли насыпала! — закричал строя уморительные гримасы Павлук.

— Ах! Правда!

— Ну, не угодно ли хвалить ее после этого! Что ты меня, как твою корюшку, просолить хочешь, что ли?

— Ха, ха, ха, ха, — расхохоталась молодежь.

— А я нынче Вакулина видел. На рысаках по набережной проехал! Стрелою! — произнес Граня, — денег, и видно, у него по-прежнему тьма.

— Ну, и Господь с ним!.. Не завидовать же его богатству! Бог с ними, с деньгами! И без них у нас сейчас радостно и хорошо, — тихо проговорила Лоранская, оглядывая ласковым взглядом молодые довольные лица, теснящиеся вокруг стола.

— Господа! А не плясануть ли на радостях? Меня Навадзе "шакон" выучил. Вот, я вам доложу, бисов танец! Лелька, марш за рояль! Mademoiselle, виноват, madame, позвольте, s'il vous plait, вам представить себя в качестве кавалера? — и Павлук с комической важностью расшаркался перед старшей сестрой.

Валентина, смеясь, подала ему руку.

Сонечка Гриневич подхватила Граню, два медика и Кодынцев взяли по стулу за неимением дам и стены серого домика задрожали от неистового шума, смеха и топота сильных ног веселившейся молодежи…

Роль Купавы менее значительна, нежели роль Снегурочки.