Александр Вельтман - Кощей бессмертный

Аз же смиренный, худый и грешный…

Между тем как отец Савватий рассказывал Иве Олельковичу все беззакония ереси, толпа вершников, под начальством войскового Тысяцкого, преследовала уже бежавших во все стороны идольников; не видя спасения, они покорились, пали ниц и молили о пощаде.

Отец Савватий, кончив речь свою, предложил Иве Олельковичу быть свидетелем крещения идольников и присяги их в церкви.

Все приблизились к реке.

Вопли жен, плач младенцев, ропот общий огласили воздух, но… чрез несколько мгновений вся толпа идольников стояла уже в воде и над ними совершалась молитва.

По окончании обряда повели их в храм ближайшего погоста.

Ива Олелькович, спутница его и Лазарь следовали за ними.

Приехали и пришли в погост. Вошли в храм; вогнали в него идольников. Начался обряд.

Запели Иже Херувима… Вдруг в толпе любопытного народа, наполнявшего церковь, раздался визг и потом звуки, подобные лаю… Народ расступился, из толпы выбежала молодая, бледная женщина, с рассыпанными по плечам волосами, в черной длинной ризе, перепоясанной веревкою.

Она бросилась на амвон, пред Царскими дверями.

— У-у, у-у, у-у… — раздалось под куполом и сводами церкви и заглушило совершение службы; но никто не прикасался к женщине, никто не считал ее воя за нарушение благочиния церкви. "Это здешняя кликуша, бывшая полюбовница нашего Боярина. Говорят, дали ей каково-с зелья, испортили; а Боярин женился на другой, а она и пошла лаять да лаять…"

Так говорил один старец Лазарю.

С любопытством приблизился Лазарь к кликуше.

Долго лежала она, распростертая на амвоне, и не переставала издавать страшные звуки… вдруг приподнялась, повела неподвижные взоры по всем присутствующим.

— Мириана Боиборзовна! — вскричал Лазарь.

— Ой? — вскричал Ива Олелькович, устремив очи свои на несчастную женщину…

Она также остановила свои взоры на Иве Олельковиче…

— Что было, тожде есть, еже будет, что было сотворенное, тожде имать сотворитися; и ничтоже ново под солнцем!.. — произнес громогласно священник.

— Что было, того уже не будет, не будет!.. — произнесла томным голосом кликуша, не сводя очей с Ивы Олельковича, который также смотрел на нее, как на что-то незапамятно знакомое.

— И се вся суета и произволение духа, и несть изобилие под солнцем… — продолжал священник.

— Несть, несть любви под солнцем!.. — продолжала кликуша, не сводя очей с Ивы Олельковича. — Иди сюда, иди!.. Смотри! — сказала она, вскочив вдруг на ноги и схватив Иву Олельковича за руку. — Иди!

Она повлекла его вон из церкви. Ива Олелькович не сопротивлялся идти за кликушей, Лазарь не отставал от барича, спутница также — только народ стоял в нерешительности: ждать конца проповеди и присяги идольников или бежать также за кликушей.

Пробравшись сквозь толпу ратников и народа, окружавших церковь, кликуша скорыми шагами ведет Иву на пригорок, где стояли палаты господские.

На выходце [256] Род балкона с навесом. стоял в военной Литовской одежде молодой Боярин, подле него сидела молодая, прекрасная собою женщина.

Кликуша, завидев их, уставила обе руки и закричала:

— Вот он! вот!.. он не идет в храм божий!.. он боится меня!.. я призвала бы его там на суд божий!.. У-у, у-у, у-у!.. Вот она!.. моя разлучница!.. У-у! у-у!.. у-у!..

— Уйдем, уйдем, Юрий! — вскричала молодая женщина на выходце, вскочив с места.

— Не бойся, милая Ненила! Это безумная!..

— Смотри, смотри?.. Как тебя зовут, богатырь? забыла!.. Э, дурень! да ты не видишь, что он любит другую!..

— Пан Воймир! — вскричал Лазарь, рассмотрев удаляющегося с выходца внутрь покоев Боярина.

— Воймир? — вскричала вопросительным тоном кликуша. — Кто это сказал?.. пойдем, пойдем!.. и меня узнают!.. скажут еще, что я дочь Боярина Боиборза Радовановича, скажут еще, что я жена дурня Ивы Олельковича!.. А я просто нищенькая Мириана…

— Мириана Боиборзовна! — вскричал Ива Олелькович.

— Я познал ее, Боярин, со двора, — сказал Лазарь.

— Ой? — вскричал Ива Олелькович. — Моя жена?.. Спутница Ивы Олельковича грохнулась на землю без

памяти.

— У~У> у-у! у-у! — завыла кликуша. — Отведи же меня, добрый человек, к моему мужу… нет! к моему родителю!

— Коня! — вскричал Ива Олелькович.

Послушный Лазарь в мгновение исполнил приказ барича.

Конь подан. Ива Олелькович сел; Лазарь посадил перед ним несчастную Мириану.

Ива Олелькович, обхватив ее левой рукой, понесся вон из селения; Лазарь за ним хоботом.

Над беспамятной спутницей Ивы Олельковича из Белгорода стоял в недоумении вожатый и весь народ, высыпавший из церкви.

Никто не постигал чудного события.

— Отвезите меня в Белгород, — произнесла она умоляющим голосом, очнувшись от беспамятства. — Отвезите! вот вам золото!..

Видя богатую ее одежду, с уважением отнесли ее на руках в дом Боярина.

Между тем, скоком, летом по горам и по равнинам, прискакал Ива Олелькович к реке.

— Какая река? — спросил Лазарь сидящего в лодке перевощика.

— Ипуть! — отвечал он.

— Перевези нас!

— Куда путь держите?

— За Киев, на Днепр.

— Дорога водою прямее.

— Ой? — вскричал Ива. — Давай лодку!

— На лодке. Боярин, не доедешь, идут барки вниз, Днепром, до моря, садись на них и с конями Барка двигалась уже с места. После коротких договоров герои мои вошли в барку

Пустились вниз по реке.

Мириана Боиборзовна то смотрит в глаза Иве Олельковичу и молчит, то оглядывается назад, о чем-то думает и молчит.

Ива Олелькович торопит гребцов и сам помогает им пенить веслами волны.

Спустились в Сошу, спустились в Днепр, проехали Киев, приблизились к порогам Днепровским…

— Эгэ! вот и Весь Новоселье! — вскричал Лазарь. — Эгэ! вот наше стадо на горе…

Мириана Боиборзовна вспыхнула.

В ней ожило чувство.

Причалили к берегу. Вышли.

И вот… Не угодно ли читателю обратиться к началу этой книги… а я между тем запою новую, звонкую, звонкую песню на старый лад.

Есть древнее Славянское присловье: "Добрая песня мила и богам!"

AЗ — на Готском языке значило бог, первый, начало.

По Длугошу, у древних Поляков слово Аз яла Яз означало также бога, величайшего из богов, соответственного Юпитеру. В Славянском языке аз значит я.

Ян Длугош, и с ним другие польские хронистыXV–XVI вв., в духе кватроченто и чиквенченто расцветили этнографические материалы своего времени, сочинив целый славянский Олимп по образу и подобию любимой ими античности. Песенная Лада превратилась у них в Марса или, по Матвею Меховскому, в Леду, мать Кастора и Полидевка, а непонятное, словоlassa(из католических обличений началаXV в.), по Вельтману, Аз — в Юпитера. Интересно, что местоимение Аз — Я до сих пор остается привлекательным для различных спекуляций, хотя методика историко-филологических исследований в целом ушла с тех пор далеко вперед.