Петр Краснов - Ненависть

Въ шесть часовъ утра Надежда Петровна пошла на площадь, гдѣ строились полки, выступавшiе въ походъ. Послѣ безсонной ночи пуста и бездумна была ея голова. Въ ушахъ какъ то гнусаво, какъ пѣли на хуторѣ казаки въ тотъ вечеръ, когда она рѣшилась ѣхать сюда, звучала знакомая пѣсня. -

— Онъ съ походомъ насъ проздравилъ,

Отдавалъ строгiй приказъ.

Вотъ и идетъ она «проздравлять съ походомъ»… Поздравлять съ чѣмъ?… Съ войной?.. Да… Военная служба не шутка… Какъ хорошо все-таки она сдѣлала, что поѣхала къ мужу.

Едва прошла высокое бѣлое зданiе городской гимназiи съ ея густымъ садомъ, какъ увидала полки, построенные на плацу. Впереди пѣшiе казаки устанавливали налой. Священникъ облачался въ ризы. Пѣвчiе собирались у налоя. Надежда Петровна подошла къ нимъ.

Въ утреннемъ, влажномъ воздухѣ какъ то особенно серьезно и печально звучали сигналы, которые всѣмъ хоромъ играли трубачи. Съ полей несло запахомъ жнивья, сѣмянъ и хлѣба.

Въ сѣро-зеленыхъ рубашкахъ, надѣтыхъ первый разъ, со складками примятыми аммунишей, въ новыхъ шароварахъ, какъ на парадъ, на подобранныхъ лошадяхъ стройными рядами стояли полки. Выблеснули на утреннемъ низкомъ солнцѣ шашки, вкладываемыя въ ножны, качнулись пики, люди сняли сѣрыя фуражки и строй словно освѣтился розовымъ свѣтомъ загорѣлыхъ, чисто вымытыхъ лицъ.

Начался молебенъ.

Надежда Петровна пѣла знакомыя молитвы, но ловила въ нихъ новый тайный, сокровенный до сихъ поръ смыслъ. Недалеко отъ нея фыркали лошади. И такъ страстно хотѣлось, чтобы время остановилось и никогда, никогда не кончился-бы этотъ молебенъ.

Пошли кропить полки святого водою. Надежда Петровна шла сзади съ хоромъ и полнымъ голосомъ пѣла: — «Спаси Го-осподи люди Твоя и благослови достояiе Твое»…

На флангѣ сотни она увидѣла своего мужа на караковомъ жеребцѣ, томъ самомъ, за котораго на Рождествѣ отдали помѣщику Петру Федоровичу семьсотъ рублей, Онъ крестился навстрѣчу священнику и серьезно и сосредоточенно было его лицо. Новую силу вливала Надежда Петровна въ слова молитвы.

— «Побѣ-ѣды благовѣрному Государю Нашему Николаю Александровичу на сопротивныя даруяй»…

Алмазныя брызги святой воды летѣли навстрѣчу рядамъ. Лошади мотали головами. Казаки крестились.

Сколькихъ, сколькихъ изъ нихъ знала Надежда Петровна! На лѣвомъ флангѣ съ двумя бѣлыми нашивками на темносинемъ номерномъ погонѣ стоялъ Чукаринъ и улыбался ей одними глазами. Ея хуторецъ!.. Она знала его мальчишкой, учила его въ школѣ и съ нимъ пѣла въ хуторской церкви. Да всѣ были ей какъ родные. Вотъ такъ же и сынъ ея Степанъ пойдетъ… на войну…

— «И Твое сохраняяй Крестомъ Твоимъ жительство»… Безконечны были ряды. Сколько ихъ!.. Тысячи идутъ въ безвѣстную даль… Откуда нѣтъ возврата…

Обошли полки, пулеметную команду и батареи. Батюшка заспѣшилъ, на ходу разоблачаясь и передавая крестъ и кропило причетнику. Казаки накрылись фуражками. Переднiй полкъ тронулся. Трубачи заиграли бодрый маршъ. Отъ недальнихъ лѣсовъ звонкое откликнулось эхо.

Надежда Петровна стояла съ дамами и дѣтьми возлѣ дороги. Между зеленыхъ яблонь-кислицъ двигались длинной змѣею, въ колоннѣ по три, полки. Жаркiй день наступалъ. Пыль шла съ полками, не относимая въ сторону. Въ сотняхъ вызвали пѣсенниковъ.

— Вася, гляди, вонъ и твой папа… Видишь?.. Смотри хорошенько… Можетъ и не увидишь потомъ….- заплакала молодая сотница…

— И-и, Дарья Сергѣевна, чего тамъ горевать? Можетъ и по хорошему обойдется. Милостивъ царь.

— Нѣтъ ужъ пошли… пошли… Пошли наши голубчики. Теперь когда и какъ кто возвернется.

Веселый маршъ казался печальнымъ. Домашнiя ссоры, недоразумѣнiя и обиды куда-то отошли, и тѣ, кто еще вчера казался постылымъ стали безконечно дорогими и милыми.

Уходятъ.

Приближалась сотня Тихона Ивановича. Чукаринъ запримѣтилъ Надежду Петровну, лихо избоченился, поверяулся къ пѣсенникамъ и завелъ звонкимъ далеко несущимся теноромъ: -

Тихонъ Ивановичъ подъѣхалъ къ женѣ. Кругомъ посторонились.

— Прощай, дорогая.

Онъ пропустилъ сотню мимо себя и, когда тронулъ рысью, догоняя голову колонны, женскiе голоса полковыхъ дамъ раздались ему вслѣдъ: -

— Счастливаго пути, Тихонъ Ивановичъ!

— Храни васъ Христосъ!

— Воюйте на славу, родные!

Свѣтлымъ строемъ на сѣрыхъ лошадяхъ надвинулась пятая сотня. Впереди пѣсенниковъ ерзгая гудѣлъ бубенъ и со звономъ потрясался увѣшанный мохрами и лентами пестрый бунчукъ. Стройно пѣли казаки: -

Замирала вдали веселая пѣсня и слышенъ былъ только гулъ бубна да звонкiй присвистъ лихого запѣвалы.

Отъ усталости, отъ безсонной ночи, а болѣе того отъ непривычнаго волненiя и тоски у Надежды Петровны ноги подкашивались. Сухими печальными глазами смотрѣла она, какъ золотыми искрами блеснули и разсыпались, теряясь въ строю сотень трубачи, замѣтила, какъ умолкли далекiя пѣсни и отъ головной сотни впередъ, вправо и влѣво прямо по полямъ побѣжали походныя заставы и скрылись въ лѣсу дозоры.

Звенѣли, громыхая по каменной мостовой пушки казачьихъ батарей. Онѣ только вытягивались изъ города, а полкъ Тихона Ивановича уже скрывался въ таинственномъ, зеленомъ сумракѣ, пронизаннаго солнцемъ громаднаго Лабунскаго лѣса.

И уже ни одного казака не стало видно на вившемся къ лѣсу шоссе и только надъ лѣсомъ, кое гдѣ, курила высокая рѣдкая пыль, приближавшаяся къ Австрiйской границѣ, а Надежда Петровна, полковыя дамы и дѣти все стояли на окраинѣ плаца, все ждали чего-то…

— Пойдемте, Надежда Петровна.

Жена командира полка беретъ подъ руку Надежду Петровну и онѣ идутъ молча къ городку и входятъ въ тѣнь его садовъ и бульваровъ. Гимназисты шумной толпой, дѣлясь впечатлѣнiями видѣннаго, входятъ во дворъ гимназiи. Въ мѣстечкѣ пусто и неуютно, какъ въ квартирѣ, откуда толька что вынесли покойника. По дворамъ валяется солома, бумаги, битое стекло. Казармы пусты. Въ открытыя двери конюшенъ видны пустые станки, съ поваленными, брошенкыми жердями вальковъ.

Въ шесть часовъ вечера за офицерскими семьями прiѣхалъ автобусъ, и жены и дѣти казачьихъ офицеровъ покинули обжитыя квартиры и поѣхали, бросая имущество, мыкать горе и ждать результатовъ и конца войны.