Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 3)

С утра равномерно начали стрелять пушки. Удары казались еще более мощными, точно в мерзлую землю вгоняли чугунной бабой с копра огромную сваю...

"Сомнительный способ укрепления власти царя", - весьма спокойно подумал Самгин, одеваясь, и сам удивился тому, что думает спокойно. В столовой энергично стучала посудой Варвара.

- Невероятно! - воскликнула она навстречу ему. - Чорт знает что! Перебита масса посуды.

В белом платке на голове, в переднике, с измятым лицом, она стала похожа на горничную.

- Ах, Анфимьевна, - вздыхала она, убегая в кухню, возвращаясь.

Она точно не слышала испуганного нытья стекол в окнах, толчков воздуха в стены, приглушенных, тяжелых вздохов в трубе печи. С необыкновенной поспешностью, как бы ожидая знатных и придирчивых гостей, она стирала пыль, считала посуду, зачем-то щупала мебель. Самгин подумал, что, может быть, в этой шумной деятельности она прячет сознание своей вины перед ним. Но о ее вине и вообще о ней не хотелось думать, - он совершенно ясно представлял себе тысячи хозяек, которые, наверное, вот так же суетятся сегодня.

- Настасьи нет и нет! - возмущалась Варвара. - Рассчитаю. Почему ты отпустил этого болвана, дворника? У нас, Клим, неправильное отношение к прислуге, мы позволяем ей фамильярничать и распускаться. Я - не против демократизма, но все-таки необходимо, чтоб люди чувствовали над собой властную и крепкую руку...

"И это сегодня говорят тысячи", - отметил Самгин, поглаживая больное плечо.

К вечеру она ухитрилась найти какого-то старичка, который взялся устроить похороны Анфимьевны. Старичок был неестественно живенький, легкий, с розовой, остренькой мордочкой, в рамке седой, аккуратно подстриженной бородки, с мышиными глазками и птичьим носом. Руки его разлетались во все стороны, все трогали, щупали: двери, стены, сани, сбрую старой, унылой лошади. Старичок казался загримированным подростком, было в нем нечто отталкивающее, фальшивое.

- Из пушек уговаривают, - вопросительно сказал он Самгину фразу, как будто уже знакомую, - сказал и подмигнул в небо, как будто стреляли оттуда.

Пушки били особенно упрямо. Казалось, что бухающие удары распространяют в туманном воздухе гнилой запах, точно лопались огромнейшие, протухшие яйца.

- Ты проводи ее до церкви, - попросила Варвара, глядя на широкий гроб в санях, отирая щеки платком.

- Не думаю, чтоб она в этом нуждалась, - пробормотал он и пошел.

Варвара взяла его под руку; он видел слезы на ее глазах, видел, что она шевелит губами, покусывая их, и не верил ей. Старичок шел сбоку саней, поглаживал желтый больничный гроб синей ладонью и говорил извозчику:

- Все умрем, дядя... как птицы! Сзади Самгиных шагал фельдшер Винокуров, он раза два напомнил о себе вслух:

- Справедливая была старуха... Замечательная! Старичок остановился, подождал, когда фельдшер дошел до него, и заговорил торопливо, вполголоса, шагая мелкими шагами цыпленка:

- Что ты будешь делать? Не хочет народ ничего, не желает! Сам царь поклонился ему, дескать - прости, войну действительно проиграл я мелкой нации, - стыжусь! А народ не сочувствует...

- Вы кто такой? - строго спросил фельдшер.

- Я? - Церковный сторож. А что?

- Невежественно говоришь, вот что! - басом ответил фельдшер.

- Ну, все-таки я говорю - верно, - сказал старичок, размахивая руками, и повторил фразу, которая, видимо, нравилась ему:

- Вот - из пушек уговаривают народ, - живи смирно! Было это когда-нибудь в Москве? Чтобы из пушек в Москве, где цари венчаются, а? изумленно воскликнул он, взмахнув рукою с шапкой в ней, и, помолчав, сказал: - Это надо понять!

Самгин обернулся, взглянул в розовое личико, - оно сияло восторгом.

- Извините, - сказал старичок, кивнув желтым черепом в клочьях волос, похожих на вату. - Болтаю, конечно, от испуга души.

- Дальше я не пойду, - шепнул Самгин, дойдя до угла, за которым его побили. Варвара пошла дальше, а он остановился, послушал, как скрипят полозья саней по обнаженным камням, подумал, что надо бы зайти в зеленый домик, справиться о Любаше, но пошел домой.

"Варвара спросит".

Пушки замолчали. Серенькое небо украсилось двумя заревами, одно - там, где спускалось солнце, другое - в стороне Пресни. Как всегда под вечер, кружилась стая галок и ворон. Из переулка вырвалась лошадь, - в санках сидел согнувшись Лютов.

- Стой! - взвизгнул он и раньше, чем кучер остановил коня, легко выпрыгнул на мостовую, подбежал к Самгину и окутал его ноги полою распахнувшейся шубы.

- Однако как тебя перевернуло! - воскликнул он, очень странно, как бы даже с уважением. - А рука - что?

Выслушав краткий рассказ Клима, он замолчал и только в прихожей, сбросив шубу, спросил:

- Ловко бьем домашних японцев?

Самгин тоже спросил:

- Это - ирония или торжество?

Ему приятно было видеть Лютова, но он не хотел, чтоб Лютов понял это, да и сам не понимал: почему приятно? А Лютов, потирая руки, говорил:

- Сваи бьем в российское болото, мостишко строим для нового пути...

Он казался необычно солидным, даже благообразным - в строгом сюртуке, с бриллиантом в черном галстуке, подстриженный, приглаженный. Даже суетливые глаза его стали спокойнее и как будто больше.

- Сегодня я слышал... хорошую фразу; "Из пушек уговаривают", - сказал Самгин.

- Неплохо! - согласился Лютов, пристально рассматривая его.

- Ты что так... смотришь?

- Не узнаю, - ответил Лютов и, шумно вздохнув, поправился, сел покрепче на стуле. - Я, брат, из градоначальства, вызывался по делу об устройстве в доме моем приемного покоя для убитых и раненых. Это, разумеется, Алина, она, брат...

Лютов надел на кулак бобровую шапку свою и стал вертеть ею.

- Там у меня действительно чорт знает что! Анархиста какого-то Алина приобрела... Монахов, Иноков" такой зверь, - не ходи мимо!

- Если - Иноков, я его знаю, - равнодушно сказал Самгин.

- Старый знакомый ее. Патом, этот еще, Судаков, - его тоже подстрелил".

Ой снова вздохнул, мотая годовой.

- Ф-фа!

- Ну, что же в градоначальстве? - спросил Самгин.

- Спрашивают: "Устроили?" - "Устроил". - "Зачем же?" - "Чтоб" пакости ваши прикрывать"." "Вероятно - врет", - подумал Самгин.

- Поссорились немножко. Взяла с меня подписку о невыезде, а я хотел Алину за границу сплавить.

Вдруг, как будто над крышей, грохнул выстрел из пушки, - грохнул до того сильна, что оба подскочили, а Лютов, сморщив лицо, уронил шапку на пол и крикнул:

- Эт-та сволочь! Разорвало ее, что ли? Выстрел повторился. Оба замолчали, ожидая третьего. Самгин раскуривал папиросу, чувствуя, что в нем что-то ноет, так же как стекла в окне. Молчали минуту, две. Лютов надел шапку на колено и продолжал, потише, озабоченно:

- Там, в градоначальстве, есть подлец, который относится ко мне честно, дает кое-какие сведения, всегда верные. Так вот, про тебя известно, что ты баррикады строил...