Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 3)

- О предметах священных много торговаться - нехорошо!

- Да ведь со мною покупатель-то будет торговаться? - опросил старик, покачивая головой. - Ему тоже охота священный-то подешевле купить...

Тем же ласковым тоном, каким она говорила с покупателем, Марина сказала Самгину:

- Проходите, пожалуйста, туда!

Комната за магазином показалась Климу давно и до мельчайших подробностай знакомой. Это было так странно, что лотребовада объяснения, однако Самгин не нашел его.

"Зрительная память у тяеня не так хороша", - -подумал он.

Лепообразвый отрок плотно прикрыл дверь из магазина, - это придало комнате еще более неприятную затаенность. Теплый, духовитый сумрак тоже был неприятен.

"Темная баба.", - вспомнил Клим отзыв Дронова и презрительно ствдумал: "Как муха, на всем оставляет свой грязный след".

Явилась Марина, побрякивая ключами; он тотчас же рассказал ей, зачем пришел, а она, внимательно выслушав его, лениво сказала-:

- Алеша-то Гогин, должно быть, не знает, что арест на деньги наложен был мною по просьбе Кутузова. Ладно, это я устрою, а ты мне поможешь, - к своему адвокату я не хочу обращаться с этим делом. Ты - что же, - в одной линии со Степаном?

- Не совсем, - сказал Самгин. - Помогаю чем могу.

- Сочувствуешь, - сказала она, как бы написав слово крупным почерком, и объяснила его сама себе: - Сочувствовать - значит чувствовать наполовину. Чайку выпьем?

Она пощупала бок самовара, ткнула пальцем в кнопку звонка и, когда в дверь заглянул отрок, сказала:

- Подогрей, Мишка!

Затем снова обратилась к Самгину:

- Около какой же правды греешься? Марксист все-таки?

- Экономическое его учение принимаю...

- Степан утверждает, что Маркса нужно принимать целиком или уж лучше не беспокоить. Самгин, усмехаясь, спросил:

- Ты - не беспокоишь?

Она не успела ответить, - в магазине тревожно задребезжал звонок. Самгин уселся в кресло поплотнее, соображая:

"Исповедовать хочет. Бабье любопытство..."

Он снова заставил себя вспомнить Марину напористой девицей в желтом джерси и ее глупые слова: "Ношу джерси, потому что терпеть не могу проповедей Толстого". Кутузов называл ее Гуляй-город. И, против желания своего, Самгин должен был признать, что в этой женщине есть какая-то приятно угнетающая, теплая тяжесть.

"Простодушие? Искренность? Любопытный тип. Странно, что она сохранила добрые отношения с Кутузовым".

В магазине мягкий басок вкрадчиво выпевал:

- Какой сияющий день послал нам господь и как гармонирует природа с веселием граждан, оживленных духом свободы...

Затем басок стал говорить потише, а Марина твердо сказала:

- Сто тридцать пять, меньше - не могу. 154

- Городок у нас, почтеннейшая, маленький, прихожане - небогаты, кругом - язычники, мордва.

- Не могу, - повторила Марина.

- Ох, какие большие деньги сто рублей! Самгин слушал и улыбался. Красавец Миша внес яростно кипевший самовар и поглядел на гостя сердитым взглядом чернобровых глаз, - казалось, он хочет спросить о чем-то или выругаться, но явилась Марина, говоря:

- Жестоко торгуются попы! Четвертый раз приходит, а сам - из далекого уезда. Сколько денег проест, живя здесь.

Заваривая чай, она продолжала:

- Большая у меня охота побеседовать с тобой эдак, знаешь, открыто, без многоточий, очень это нужно мне, да вот всё мешают! Ты выбери вечерок, приди ко мне сюда или домой.

- С удовольствием, - сказал Самгин.

- Вот - завтра. Воскресенье, торгую до двух. Помню я тебя человеком несогласным, а такие и есть самые интересные.

Самгин счел нужным предупредить, что едва ли он покажется ей интересным.

- Ну, как же это? - ласково возразила она. - Прожил человек половину жизни...

- Жизнь сводится, в сущности, к возне человека с самим собою, - почти сердито, неожиданно для себя, произнес Самгин, и это еще более рассердило его.

- Это - правда, - легко и просто согласилась Марина, как будто она услыхала самые обыкновенные слова.

"Не поняла", - подумал он, хмурясь, дергая бородку и довольный тем, что она отнеслась к его невольному признанию так просто. Но Марина продолжала:

- "Восемьдесят тысяч верст вокруг самого себя", - как сказал Глеб Иванович Успенский о Льве Толстом. А ведь это, пожалуй, так и установлено навсегда, чтобы земля вращалась вокруг солнца, а человек - вокруг духа своего.

Самгин посмотрел на нее вопросительно, ожидая какой-то каверзы; она, подвинув ему чашку чая, вздохнула:

- Прелестный человек был Глеб Иванович! Я его видела, когда он уже совсем духовно истлевал, а супруг мой близко знал его, выпивали вместе, он ему рассказы свои присылал, потом они разойтись в разуме.

Она усмехнулась, разглаживая ладонями юбку на коленях:

- На оттиске рассказа "Взбрело в башку" он супругу моему написал: "Искал ты равновесия, дошел до мракобесия".

- Что значит: разошлись в разуме? - спросил Самгин, когда она, замолчав, начала пить чай.

- Ну, - в привычках мысли, в направлении ее, - сказала Марина, и брови ее вздрогнули, по глазам скользнула тень. - Успенский-то, как ты знаешь, страстотерпец был и чувствовал себя жертвой миру, а супруг мой - гедонист, однако не в смысле только плотского наслаждения жизнью, а - духовных наслаждений.

Глядя в ее потемневшие глаза, Клим требовательно произнес:

- Этого я не понимаю...

- Да, тебе трудно понять, - согласилась Марина. - Недаром ты и лицом на Успенского несколько похож.

- Я? - удивленно спросил Самгин. - И лицом? Почему - и? Разве ты думаешь, что я тоже - миру жертва?

- Ну, а кто - не жертва ему? - спросила Марина и вдруг сочно рассмеялась, встряхнув головою так, что пышные каштановые волосы пошевелились, кад дым. Сквозь смех она говорила:

- Да ты чего испугался? Ты меня дурочкой, какой в Петербурге знал, не вспоминай, я теперь по-другому дурочка.

- Я - не испугался, - пробормотал он, отодвигаясь, - но согласись, что...

Марина встала, протягивая руку:

- Значит - до завтра? К двум. Ну, - будь здоров! Провожая его, она, в магазине, сказала:

- Слышал - офицер-то людей изрубил? Ужас какой!

- Да, - согласился. Самгин.

"Действительно - темная баба", - размышлял он, шагая по улице в холодном сумраке вечера. Размышлял сердито и чувствовал, что неприязненное любопытство перерождается в серьезный и тревожный: интерес к этой женщине. Он оправдывался пред кем-то:

"Всякого заинтересовала бы. Гедонизм. Чепуха какая-то. Очевидно много читала. Говорит в манере героинь Лескова. О поручике вспомнила после всего и равнодушно. Другая бы ужасалась долго. И - сентиментально... Интеллигентские ужасы всегда и вообще сентиментальны... Я, кажется, не склонен ужасаться. Не умею. Это - достоинство или недостаток?"

Не желая видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за кофе, курил и рассматривал, обдумывал Марину, но понятнее для себя не увидел ее. Дома он нашел письмо Дуняши, - она извещала, что едет -петь на фабрику посуды, возвратится через день. В уголке письма было очень мелко приписано: "Рядом с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?"