Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 3)

- Ужасно, - басом и спокойно сказала женщина, раскладывая по тарелкам пузатеньких рябчиков, и спросила: - А правда, что Лауница убили за то, что он хотел арестовать Витте?

- Но, мама, - заговорил студент, наморщив лоб, - установлено, что Лауница убили социалисты-революционеры.

Так же басовито и спокойно дама сказала:

- Я не спрашиваю - кто, я спрашиваю - за что? И я надеюсь, Борис, что ты не знаешь, что такое революционеры, социалисты и кому они служат. Возьми еще брусники, Матвей!

Человек с орденом взял брусники и, тяжко вздохнув, сообщил:

- Старик Суворин утверждает, что будто Горемыкин сказал ему: "Это не плохо, что усадьбы жгут, надо потрепать дворянство, пусть оно перестанет работать на революцию". Но, бог мой, когда же мы работали на революцию?

- Ужасно, - сказала дама, разливая вино. - И притом Горемыкин педераст. Студент усмехнулся, говоря:

- Ты, дядя, забыл о декабристах...

"Это - люди для комедии, - подумал Самгин. - Марина будет смеяться, когда я расскажу о них".

Его очень развлекла эта тройка. Он решил провести вечер в театре, поезд отходил около полуночи. Но вдруг к нему наклонилось косоглазое лицо Лютова, - меньше всего Самгин хотел бы видеть этого человека. А Лютов уже трещал:

- Вот - непредвиденный случай! Глупо; как будто случай можно предвидеть! А ведь так говорят! Мне сказали, что ты прикреплен к Вологде на три года, - неверно?

Он был наряжен в необыкновенно пестрый костюм из толстой, пестрой, мохнатой материи, казался ниже ростом, но как будто еще более развинченным.

- Хотя - ив Вологде пьют. Ты еще не запил? Интересно, каким ты пером оброс?

Говорил он вполголоса, но все-таки было неприятно, что он говорит в таком тоне при белобрысом, остроглазом официанте. Вот он толкает его пальцами в плечо;

- Кабинетик можно, Вася?

- Слушаю. Закусочку?

- Неизбежно.

- А дальше?

- Сам сообрази, ангел.

"Показывает старомодный московский демократизм", - отметил Самгин, наблюдая из-под очков за публикой, - кое-кто посматривал на Лютова иронически. Однако Самгин чувствовал, что Лютов искренно рад видеть его. В коридоре, по дороге в кабинет, Самгин осведомился: где Алина?

- Алина? - ненужно переспросил Лютов, - Алина пребывает во французской столице Лютеции и пишет мне оттуда длинные, свирепые письма, - французы ей не нравятся. С нею Костя Макаров поехал, Дуняша собирается... Втолкнув Самгина в дверь кабинета, он усадил его на диван, сел в кресло против него, наклонился и предложил:

- Ну, рассказывай, - как?

Его вывихнутые глаза стали как будто спокойнее, не так стремились спрятаться, как раньше. На опухшем лице резко выступил узор красных жилок, - признак нездоровой печени.

- Потолстел, - сказал он, осматривая Самгина. - Ну, а что же ты думаешь, а?

- О чем? - спросил Самгин.

- Например - о попах? Почему мужики натолкали в парламент столько попов? Хорошие хозяева? Прикинулись эсерами? Или - еще что?

Говоря, он точно обжигался словами, то выдувая, то всасывая их.

"Начинаются фокусы", - отметил Самгин, а Лютов торопливо говорил:

- Мужик попа не любит, не верит ему, поп - тот же мироед, и - вдруг?

- Мне кажется, что попов не так уж много в Думе. А вообще я плохо понимаю - что тебя волнует? - спросил Самгин.

Лютов, прищурясь, посмотрел на него, щелкнул пальцами.

- Не верю, - понимаешь! Над попом стоит епископ, над епископом синод, затем является патриарх, эдакий, знаешь, Исидор, униат. Церковь наша организуется по-римски, по-католически, возьмет мужика за горло, как в Испании, в Италии, - а?

- Странная фантазия, - сказал Самгин, пожимая плечами.

- Фантазия? - вопросительно повторил Лютов и - согласился: - Ну ладно, допустим! Ну, а если так: поп - чистейшая русская кровь, в этом смысле духовенство чище дворянства - верно? Ты не представляешь, что поп может выдумать что-то очень русское, неожиданное?

- Инквизицию, что ли? - с досадой спросил Самгин. Лютов серьезно сказал:

- Инквизиция - это само собой, но кроме того нечто сугубо мрачное - от лица всероссийского мужика?

- От мужика ты... мы ничего не услышим, кроме: отдайте мне землю, ответил Самгин, неохотно и ворчливо.

Сморщив пятнистое лицо, покачиваясь, дергая головою, Лютов стал похож на человека, который, сидя в кабинете дантиста, мучается зубной болью.

- Так, - сказал он. - Очень просто. А я, брат, все чего-то необыкновенного жду...

"Не устал еще от необыкновенного?" - хотел спросить Самгин, но вошел белобрысый официант и с ним - другой, подросток, - внесли закуски на подносах; Лютов спросил:

- Что, Вася, не признают хозяева союз ваш?

- Не желают, - ответил Вася, усмехаясь.

- Что же думаете делать?

Официант скрутил салфетку жгутом, ударил ею по ладони и сказал, вздохнув:

- Не знаю. Забастовка - не поможет, наголодались все, устали. Питерские рабочие препятствуют вывозу товаров из фабричных складов, а нам что? Посуду перебить? Пожалуйте кушать, - добавил он и вышел.

Самгин снова определил поведение Лютова как демократизм показной.

Официант не понравился ему, - говорил он пренебрежительно, светленькие усики его щетинились неприятно, а короткая верхняя губа, приподнимаясь, обнажала мелкие, острые зубы.

- Неглупый парень, - сказал Лютов, кивнув головой вслед Василию и наливая водку в рюмки. - "Коммунистический манифест" вызубрил и вообще читает! Ты, конечно, знаешь, в каких сотнях тысяч разошлась сия брошюрка? Это - отрыгнется! Выпьем...

Самгин спросил, чокаясь:

- Ты рад, что - отрыгнется?

- Ловко спрошено! - вскричал Лютов с восхищением. - Безразлично, как о чужом деле! Все еще играешь равнодушного, баррикадных дел мастер? Со мной не следовало бы играть в конспирацию.

Самгин проглотил большую рюмку холодной померанцевой водки и, закусывая семгой, недоверчиво покосился на Лютова, - тот подвязывал салфетку на шею и говорил, обжигаясь словами:

- Я - купец, но у меня не гривенники на месте глаз. Я, брат, в своем классе - белая ворона, и я тебе прямо скажу: не чувствуя внутренней связи со своей средой, я иногда жалею... даже болею этим... Вот оно что! Бывает, что думаешь: лучше быть повешенным, чем взвешенным в пустоте. Но причаститься своей среде - не могу, может быть, потому, что сил нет, недостаточно зоологичен. Вот на-днях Четвериков говорил, что в рабочих союзах прячутся террористы, анархисты и всякие чудовища и что хозяева должны принять все меры к роспуску союзов. Разумеется, он - хозяин и дело обязывает его бороться против рабочих, но - видел бы ты, какая отвратительная рожа была у него, когда он говорил это! И вообще, брат, они так настроены, что если возьмут власть в свои руки...

Лицо Владимира Лютова побурело, глаза, пытаясь остановиться, дрожали, он слепо тыкал вилкой в тарелку, ловя скользкий гриб и возбуждая у Самгина тяжелое чувство неловкости. Никогда еще Самгин не слышал, не чувствовал, чтоб этот человек говорил так серьезно, без фокусов, без неприятных вывертов. Самгин молча налил еще водки, а Лютов, сорвав салфетку с шеи, продолжал: