Петр Боборыкин - Китай-город

Тася немного призадумалась, но тотчас же взяла Палтусова за руку и пожала.

— Вы славный! Я думала, вы другой! Хорошо… Это самое лучшее. Ведите меня к вашей купчихе.

— В следующий антракт сойдите в фойе, а я ее приведу.

— Мне еще и потому полезно будет, — соображала вслух Тася, — я увижу там типы молодых купчих. Это нужно изучить.

— Ненасытная! — рассмеялся Пирожков.

— Да, это правда, — созналась Тася, — что только театральное, все это мне надо знать, жадность ужасная!

Тася увидела, что занавес поднимается, и бросилась в свою ложу.

Анне Серафимовне понравилась "генеральская дочка", так она назвала про себя Тасю. Она просила ее приехать посидеть запросто. Она не стала говорить ей тут же о месте чтицы или компаньонки. Ее такт не ускользнул от Палтусова. Когда она вернулась, Любаша, ходившая также в фойе вместе с Рубцовым, сейчас же спросила:

— Это что за девчурочка в черном?

— Родственница Андрея Дмитриевича Палтусова. Славная, кажется, девушка.

— Что же это она в сукне-то?

— Мать у ней умерла.

— Видно, не очень убивается.

— Ах, Люба, — остановила Анна Серафимовна, — до всего-то тебе дело!

— Она ничего… Должно быть, из оголтелых?

— А вам что? — вступился Рубцов. Он видел Тасю.

— Я люблю, когда с них фанаберию сбивают, — продолжала задорно Любаша.

— С кого? — спросил Рубцов.

— Да с дворянской дряни.

— Люба! — удержала опять Анна Серафимовна.

Люба поглядела на Рубцова, скосившего на особый лад губы, и почувствовала какую-то новую неловкость в его присутствии. Он был недоволен, но это-то и подзадоривало ее.

— Это господин Палтусов? — тихо спросил Рубцов Анну Серафимовну.

— Да…

Она хотела узнать: как он ему понравился, но побоялась резкого отзыва.

— Ловкий, по видимости, человек, — заметил Рубцов как бы про себя.

— Думаете, ловкий? — спросила она. — Вот, однако, не об одном себе хлопочет!

— Ну, это еще не Бог знает что… Родственницу пристроить…

— После, — остановила его Анна Серафимовна, указав на поднимающийся занавес.

Ей был неприятен тон Рубцова. И он сегодня недалеко ушел от Любы. Что у них, — а еще молодые люди, — за замашка: ко всему относиться с недоверием, с злобностью какой-то!

Она в течение акта раза два поглядела в сторону Палтусова. В антракте он издали раскланялся и уехал до конца пьесы. Он ей сказал наверху, что будет завтра в концерте. И ей показалось, как будто он желает говорить с ней о своих отношениях к Нетовой. Зачем это? Правда, она слышала разные вещи. Она им не верит.

Однако это ее все-таки тронуло. Значит, он дорожит ее мнением. А она думала, что он и знать ее не хочет. У него есть что-то и в голосе, и в движениях, и в словах, что ей особенно нравится.

— Тетя, — Любаша толкнула ее под бок, — вы куда-то мечтами унеслись.

— Ах, это ты?

— Право, унеслись… все этот душка штатский вас в такую мерехлюдию привел.

— Пустяки какие ты все говоришь, — сказала Анна Серафимовна и отвернула голову.

— Умен очень? — спросил ее Рубцов пять минут спустя.

— Вы про кого?

— Да все про вашего ловкача.

— Не зовите его так.

— Ну, не буду.

— Вы спрашиваете, умен ли? Вот как-нибудь, если у меня встретитесь, — поэкзаменуйте его.

— Нам где же-с!

Рубцов решительно не нравился ей в этот вечер. Она хотела пригласить его напиться чаю после театра, но не сделает этого. С ним она могла обо всем толковать: и о делах, и о своем душевном настроении, но о Палтусове разговор не пойдет; пускай они познакомятся. Да вряд ли сойдутся. Сеня горд, в людей не верит, барчонков не любит.

Конец шекспировской пьесы и маленькую комедию, где дебютировала новая ingénue, Анна Серафимовна прослушала с чувством тяжести в груди и в голове. Только на воздухе ей стало легко. Она привезла Рубцова и Любашу в своей карете и должна была развести их по домам. Любаша напрашивалась на чай, но Анна Серафимовна напирала на поздний час. И мать ее будет беспокоиться.

— А вы, Сеня, домой? — спросила Любаша.

— А то куда же?

Анна Серафимовна улыбнулась в темноте кареты… Люба начинала ревновать ее к Рубцову.

— Ну, вот вам и Шекспир! — крикнула Люба. — Такая пустяковина!.. И скучища непролазная!

— Это точно, — подтвердил Рубцов.

Спорить с ними Станицына не могла. Пьеса прошла перед ней точно ряд туманных картин.

Любашу завезли; Рубцов взял извозчика на полпути. Домой Анна Серафимовна возвращалась одна. Было уже около часу ночи.

Не спится Анне Серафимовне. Она живет все в тех же хоромах, лежит на той же постели, что и перед заключением «сделки» с мужем. Низ заперт и не топится. Да и верх бы она заперла, кроме спальни, столовой да детской. Зачем ей столько комнат? И вообще-то она не любит тратить по-пустому деньги… Просторных две-три комнаты, чтобы чистота была, белье тонкое, свету побольше. Платьев у ней много. На это она готова тратиться. По-старому-то лучше жилось, все было на своем месте; а теперь и мужчины и женщины вышли из пазов, ни к тем, ни к этим не пристали. Она это чувствует на самой себе. Что такое она? Вот хоть бы Андрей Дмитриевич Палтусов, как он на нее смотрит? И не купчиха, какие прежде бывали, и не барыня. Есть у ней в голове неплохие вещи. На фабрике надо многое уладить, казармы рабочих переделать, школу тоже по-другому устроить. "Затеи! — говорят разные кумушки. — Отличиться хочет, чтобы об ней в газетах написали, попасть потом в почетные попечительницы приюта или в председательницы общества".

Бьет два часа. Анна Серафимовна не спит.

Да, хорошо бы все это, что у ней есть на душе, разделить с милым человеком. Сеня Рубцов — малый умный и понимающий. Он не попрекает ее затеями. Только в нем чего-то недостает. Может быть, того же самого, чего и в ней нет. А все это-то и есть в Андрее Дмитриевиче Палтусове… Ей так кажется…

Десять раз перевернулась Анна Серафимовна с боку на бок. Тонкое полотно подушки нагрелось. Она и ее раза два перевернула. Она спит с ночником. В спальне воздуху много, и засвежело немножко. Чего бы, кажется, не спать?

Что ее за положение теперь! Вдова — не вдова, и не девушка и свободы нет. Хорошо еще, что муж детей не требует. По его беспутству, какие ему дети; но настанет час, когда он будет вымогать из нее что может этими самыми детьми… Надо заранее приготовиться… Вот так и живи! Скоро и тридцать лет подползут. А видела ли она хоть один денек света, радости, вот того, чем зачитываются в книжках?! Нужды нет, что после бывает горе, без риску не проживешь…

Счастье!.. Это вот слово как часто повторяют, особливо в книжках. А она, видно, так и дни свои кончит, не узнав, что такое за счастье бывает на земле, особенно из-за которого люди режутся и топятся… А могла бы, и очень!.. Виктора Мироныча, что ли, испугалась, когда жила с ним?..