Ирина Грекова - На испытаниях

- Это не наша, это капиталистическая мораль, - искренне страдая, сказал Манин.

- Так я и знал, что вы пустите в ход какой-нибудь жупел. Известный прием: подобрать подходящее к случаю бранное слово - и спор кончен. Нет, вы попробуйте подумать, ей-богу, неплохо иногда подумать.

- Я и думаю, но не вразрез с основными принципами. А вы... ошибаетесь.

- Вполне возможно. Думающий человек не застрахован от ошибок. Это знает каждый, кто когда-нибудь пробовал думать сам.

- Я с вами согласен, - сказал Скворцов. - Рычаги нужны. Помните, я вам рассказывал про ту бабищу из "Лихрайпотребсоюза"? Ее бы каким-нибудь рычагом... Сидит, как царица, и на лице - глубочайшее презрение ко мне, живому человеку...

- Естественное презрение владельца к неимущему.

- Чем же она владеет?

- Как чем? Информацией! Пока существуют дефицитные товары, существуют и владельцы информации. Информации о том, где, какой и в каком количестве появится товар. Эту информацию можно продать, купить, обменять (ты - мне, я - тебе). А власть! Возьмите хотя бы Ноя! Завези в Лихаревку вдоволь напитков - и лопнет ваш Ной как мыльный пузырь.

- А я люблю Ноя, - вступился Скворцов. - Что-то есть в нем широкое. Этакая бескорыстная, я бы сказал, любовь к материальным благам. Он ведь не для себя - ему угощать надо.

- Дефицит, - сказал Манин, - явление временное. Конечно, есть еще некоторые трудности, но это болезни роста. Когда мы добьемся подлинного изобилия, небывало высокого уровня производства на душу населения, дефицита не будет.

Чехардин выслушал и сказал задумчиво:

- У буддийских народов есть весьма остроумное устройство - молитвенное колесо. Когда верующему приходит в голову помолиться, ему даже не надо произносить слов, достаточно повертеть колесо.

- А что, я что-нибудь не то сказал? - обеспокоился Манин.

- Наоборот, даже слишком то. То, да не то. Наш дефицит в большинстве случаев обусловлен не бедностью. Мы достаточно богаты для того, чтобы выбрасывать на ветер, уничтожать, гноить огромные материальные ценности. Представьте себе все это в масштабе страны! Несобранные урожаи; зараженные сорняками, гибнущие поля; в огромных количествах производимый никому не нужный ширпотреб... Это все - чистые издержки. А ведь общие принципы разумного управления известны. Экономическая система, как и техническая, должна основываться на принципе обратной связи. В технике мы признаем обратную связь, а в экономике упорно ее отрицаем!

Манин покраснел чуть не до слез и сказал дрожащим голосом:

- Ну уж это... Это я не знаю что... Это какая-то кибернетика.

- Еще один жупел. Сейчас вы обзовете меня апологетом буржуазной лженауки. Слово-то какое: "апологет"...

- А есть еще хуже: "молодчик", - сказал Скворцов.

- Одно другого стоит.

На этом месте разговор прервался, потому что вошел Теткин, очень веселый, и заорал:

- Ужинать, братцы! Скорей в портки и ужинать! Я по такой жаре ненормально жрать хочу!

Он схватил со стола графин с водой, желтой, как чай, и горячей почти как чай, хлебнул из горлышка, сморщился, сплюнул, уронил пепельницу, захохотал и удалился, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.

- Это он всегда такой жизнерадостный? - осведомился Чехардин.

- Всегда, - ответил Скворцов, натягивая брюки. - Вчера утром он потерял шляпу и по этому поводу хохотал до обеда. Потом нашел шляпу и хохотал уже до вечера.

Манин оделся раньше других и вышел.

- Напрасно вы при нем, - сказал Скворцов.

- А что? Разве он...

- Нет. Просто пай-мальчик, потому и может продать. И не потихоньку, а в открытую. Выступит на собрании и начнет в порядке самокритики со слезами на глазах поносить себя самого за то, что вас слушал...

- А ну его к черту, пусть поносит, - рассердился Чехардин. - Чего в самом деле бояться? Двум смертям не бывать...

- Это верно. Только боимся-то мы не смерти, а чего-то похуже.

- Страшна не смерть, а унижение.

- Страшна не смерть, а когда люди от тебя отвернутся.

- Кому что. Между прочим. Скворцов, вы, кажется, думающий человек...

- Не очень.

- Все равно. Так вот, не скажете ли вы мне: чем мы, собственно говоря, живы?

- Странный вопрос. Мы с вами или вообще?

- Мы с вами.

- Ну, работой. Скорее всего работой.

Чехардин улыбнулся:

- Я так и знал, что именно это скажете.

- А вы что скажете?

- Я с вами вполне согласен.

- Работа плюс чувство юмора. Не так ли?

- Плюс, а не минус. Мы, пожалуй, пришли к соглашению.

- Ну, хватит философии - в самом деле пора ужинать.

Внизу, у подъезда, стояли Теткин и Манин. Теткин кокетливо обмахивался найденной шляпой. Сплющенное, раздутое в боках огромное солнце сидело уже на самом горизонте. Духота становилась зловещей.

- А может, не пойдем? - сказал Чехардин, светлыми своими, розовыми сейчас глазами глядя на солнце. - И есть-то не хочется. Ну его к черту, этот ужин.

- Не демобилизовывайте масс! - крикнул Теткин. - Пойдем стройными рядами на трехразовое питание.

Его поддержал Скворцов:

- Придется пойти, в порядке дисциплины.

Пошли. Теткин воинственно шагал впереди. В свете заката его лысина блестела, как помидор.

- Товарищи, вы видите перед собой победителя, - сказал Скворцов. - Не далее как вчера наш доблестный Теткин ходил в пойму с прекрасной незнакомкой, имя которой начинается с буквы "Э".

- Откуда ты знаешь?

- Ха! Вы имеете дело со Скворцовым. Моя агентура не дремлет. Я знаю не только о самом факте прогулки, но и о той роковой роли, которую сыграли в ней комары...

- Замолчи ты, пошляк.

- Если бы не комары, - невозмутимо продолжал Скворцов, - напавшие на него и его даму в наиболее ответственный момент, наш Теткин, как честный человек, должен был бы жениться...

Он старался говорить как всегда, но что-то не говорилось ему сегодня, не острилось. Должно быть, духота.

Из столовой пахло застарелым борщом. У входа стояли и бранились толстый повар в колпаке и заведующая товарищ Щукина.

- Бандит ты, а не баба, - говорил повар.

- А я тебя проработаю, - отвечала Щукина.

В офицерском зале никого не было. Пришедшие сели за столик, горячие руки сразу прилипли к клеенке. Скворцов с ужасом обнаружил, что ему не хочется есть. Небывалый случай! Это уже последнее дело. Но тут он услышал женский голос, негромкий, с легким переломом на каждом слове, - и понял, что пришла Лида Ромнич. Он не ждал ее сегодня - их группа работала на дальних площадках, у сухого озера. Лида вошла, поздоровалась, и он сразу полез на седьмое небо, даже есть захотелось. Она села за стол, переставила солонку с места на место, налила себе воды. Все, что она делала, казалось ему необычайно значительным, он следил за ней со вниманием и восторгом, доходящими в своей совокупности даже до какой-то досады. Что-то от него требовалось, но он не знал что. "Ну, посмотри на меня, ну, улыбнись же, ну же", - думал он. Она посмотрела и улыбнулась. Он понес какую-то несусветную чушь, только чтобы она засмеялась. Она засмеялась, но от него все еще что-то требовалось.