Натиг Расул-заде - Среди призраков

— Какой ты, однако, умный вырос, — чувствуя нарастающее раздражение против сына, проговорил Тогрул. — Ко мне приходят, между прочим, не босяки, а люди, занимающие высокие должности, руководители производства, начальники крупных предприятий…

— Как будто крупные начальники не могут быть жуликами, — сказал Закир, пренебрежительно хмыкнув.

— Оставим эту тему, — сказал Тогрул. — Это абсолютно тебя не касается. Жулик до тех пор не жулик, пока не ограбил или не надул лично тебя. Такой у меня принцип, и ты тоже заруби это на носу. Легче жить будет. Ты лучше подумай, чего мне стоила твоя идиотская история с дракой и кастетом в кармане. Ты хоть знаешь, что попросил у меня ваш ублюдок-директор?!

— Что? — заинтересованно спросил Закир.

— Не твое дело, — опомнился Тогрул.

— Неужели денег?

— Не будь идиотом. Во всяком случае, мне это дело порядком потрепало нервы.

— Не надо было ввязываться, — сказал Закир с равнодушным видом и тут же сам понял, что сморозил глупость.

— Ага, конечно, не надо было ввязываться! И откуда только ты такой умник взялся? Не связывался бы ты с разными подонками, вот что. Не надо было ввязываться, — повторил Тогрул, глубоко задетый неблагодарностью сына, вернее, неспособностью сына быть благодарным, и некоторое время он старался взять себя в руки, успокоиться, а успокоившись, заговорил вновь: — Не надо было ввязываться. К твоему сведению, если б я не ввязался, он вполне мог бы дать ход делу, а это — прямая уголовщина, понял?

— Ну и что?

— Ну и что?! — возмутился Тогрул. — Ты говоришь — ну и что? Как ты не можешь понять — тебя бы отправили в колонию для несовершеннолетних. Теперь понял?

Закир промолчал, хотя ему очень хотелось брякнуть очередное "ну и что?", однако он посчитал, что это уже будет слишком для отца на сегодняшний вечер.

— Молчишь? Вот то-то и оно, — мстительно проговорил Тогрул. — Словами бросаться легко, и дурак сумеет. Не надо было ввязываться… Вот ведь скажет. Как будто ты еще кому-нибудь нужен, кроме меня, как будто за тебя еще кто-то может заступиться по-настоящему, выручить из беды…

— Да что ты привязался к моим словам, я же просто так сказал, — стал оправдываться Закир, чувствуя, что не на шутку рассердил отца своей необдуманной фразой.

— Просто так, — повторил вслед за ним Тогрул. — Думать надо, а не брякать безответственно первое, что в голову придет…. Просто так подрался, просто так сказал… А вот возьмут тебя, да просто так из школы в шею выгонят.

— Не посмеют. Наш директор тебя боится, — уверенно возразил Закир. — Я знаю. Тоже большой прохиндей.

— Что значит — тоже? — поинтересовался Тогрул.

— Ну… Я в том смысле, что… Ну, ходят же к тебе такие типы. Помнишь, приносили конверты?.. Ты помогал кого-то куда-то устраивать…

— Не суй свой нос куда не следует, — строго сказал Тогрул. — Это ты должен забыть и никогда ни при ком не смей заводить об этом разговор. Я категорически тебе запрещаю. Ты понял?

Закира даже немного испугал крайне взволнованный вид отца, его громкий голос, почти срывающийся на крик, он поспешно закивал.

— Что ты, па? Что ты так выходишь из себя? По всякому пустяку…

— Пустяк! Ничего себе пустяк.

— Я же только тебе могу сказать такое. Разве я не понимаю? Однажды случайно подглядел в дверь твоего кабинета, когда приносили тебе… Я же не дурак, понимаю, что при других нельзя говорить на темы, касающиеся только нашей семьи…

— Ну и слава богу. Только крепко заруби себе на носу — чтобы я вообще в последний раз слышал от тебя подобные речи.

— Хорошо.

— Вот так. Пошли. Уже поздно. Разговор у нас получился довольно неряшливый, но будем считать, что первый блин комом, на воспитательные темы мы с тобой, кажется, ив самом деле говорим впервые… Ничего, кажется, главное ты усвоил… Или нет?

— Усвоил.

— Слава богу. Потому что такие вечера с тобой — слишком большая роскошь для меня.

— Почему?

— Потому что у меня много дел и совсем нет свободного времени. Но ты на самом деле усвоил, что я тебе говорил?

— Да, — вяло, без всякого воодушевления ответил Закир.

— Видишь ли, пройдет, может, совсем немного лет, гораздо меньше, чем ты думаешь, и твои взгляды на многие вещи в жизни круто изменятся. Ты поймешь, что не кулаки должны быть крепкими, чтобы хорошо и с удовольствием прожить на свете (то есть — исполнить главное предназначение человека на земле), все-таки не в пещерном веке живем, не кастет надо иметь в кармане, чтобы доказывать свою правоту и считаться ловким малым, а нечто совсем другое… А против кулаков и оружия у нас есть милиция — вмиг тебя скрутит и обдерет, как липку…

— Это точно, — подтвердил Закир с таким знающим видом, что Тогрулу стало смешно.

— Ты-то откуда знаешь, что точно? — спросил он, несколько насторожившись.

— У нас один десятиклассник недавно ни за что угодил в милицию. Проходил по улице, а рядом вдруг начали драться. Прибежали милиционеры, дерущиеся смылись, а милиция схватила этого везунка, хотя и видели прекрасно, что он никакого отношения к драке не имел… Ну, взяли его в милицейский участок, для порядка прежде всего избили, чтобы не отвертелся, что не участвовал в драке, тут же разузнали у него, что папа на хорошей должности, дали парню позвонить домой, короче, за то, чтобы отпустить его, слупили с отца две тысячи. Ни за что ни про что.

— Ну, ты поменьше болтай о таком, — сказал Тогрул, — и делай для себя выводы: лучше с ними не связываться.

— Я и не связываюсь.

— Лучше держаться от них подальше.

— Па, а правду говорят, что наши бакинские милиционеры большей частью из бывших уголовников?

— Кто это говорит?

— У нас брат одного десятиклассника два раза в тюрьме сидел за кражу, а потом стал милиционером… Да и все ребята говорят, будто милиция из бывших…

— Не болтай, — сказал Тогрул, подходя к машине и отпирая дверцу. — Садись. Надеюсь, я не зря потратил на тебя весь вечер, а?

— Не знаю, — пожал плечами Закир. — А что теперь от меня требуется?

— Чтобы ты шел по стопам своего отца, — сказал Тогрул, улыбаясь. — Больше ничего.

Под утро приснился дождь. Он, как наяву, ощутил на лице мелкие уколы сеявшего дождя, и сквозь сон подумал, что снится дождь, видимо, к добру, к деньгам. Потом он проснулся, открыл глаза и поглядел в окно — на серый, унылый рассвет. На жестяном, мокром от дождя карнизе сидел воробей; взъерошенный, обдутый со всех сторон ветрами, он резко вертел головой то в одну, то в другую сторону, осматриваясь. Осмотревшись, воробей вспорхнул с карниза — не понравилось тут, видно. Тогда он прикрыл глаза и вскоре опять заснул, но сон его на этот раз был чутким, зыбким, и вместо сновидений, что было бы естественней, к нему явились воспоминания, давние, почти забытые, полустертые из памяти. Он вспомнил себя молодым, в самом начале своей карьеры, когда, только окончив филологический факультет университета, работал сначала корректором, а потом — по прошествии всего лишь трех или четырех месяцев понравившись начальству, развил бурную деятельность на должности редактора и одновременно в периодической печати изредка публиковал свои стихи (тогда он писал стихи, жадно, с какой-то непонятной страстью подражая то одному, то другому западному поэту, только прочитанному и открытому для себя; но только гораздо позднее он смог понять, что ничего оригинального в его тогдашних стихах не было); и вот тогда-то он предложил одной своей знакомой начинающей поэтессе, чьи рукописи оказались меньше запланированного в тематическом плане издательства объема, дополнить недостающее количество строк своими стихами и, естественно, гонорар за них получить самому. Это что же, изумилась поэтесса, вы согласны, чтобы ваши стихи вышли под моей фамилией? А что тут такого? — в свою очередь, удивился он. У вас же все равно недостает объема^ могли бы использовать мои вещи. Далеко пойдете, сказала ему тогда поэтесса и прибавила: только не по литературной дороге. Так оно и вышло. Он, делая карьеру, давным-давно оставил позади и ту поэтессу (она, как он слышал, кажется, недавно издала свой третий сборник в местном издательстве), и свои мечты о поэтической славе и влиятельности в литературных кругах, преуспел на другом поприще, но уже тогда, в молодые годы, он был весьма предприимчивым деловым человеком. Он вспомнил сквозь обволакивающий сон тот далекий случай и, улыбаясь, расслабился, как учил его японец — тренер по йоге (немало денег отвалено, подумал он, вспомнив о японце), и скоро заснул глубоко, без всяких сновидений.