Натиг Расул-заде - Среди призраков

Все накапливалось постепенно, все это болезненное состояние, и сон был похож на длинный состав, к которому прицепляют все новые и новые вагоны, длинный, кружащий по рельсам состав, голова которого почти упирается в хвост. Вот еще вагон прицепили к составу, вот еще один, и еще, и скоро, очень скоро паровоз упрется в хвост, в последний вагон, и тогда останутся только лишь узкие полоски света, мелькающие между вагонами…

Тут только он почувствовал, как затянулось молчание, тихо повернул голову, глянул на ее лицо. Глаза ее были закрыты, она дремала, дышала ровно, строгое лицо…

Он глянул на маленький будильник на столе.

— Надо вставать, Рена, — тихо сказал он. Она тут же раскрыла глаза.

— Я не спала, — сказала она.

— Ты задремала, — сказал он.

— Нет, — сказала она. — Я не спала. Я слышала все.

— Что все? — спросил он. — Я молчал. Я ни слова не говорил.

— Я слышала все, — повторила она. — Все твои мысли.

Он помолчал.

— Кажется, французы так говорят, — сказал он, секунду помедлив продолжать или нет.

— Как? — тут же вставила она в эту секундную паузу.

— Это слишком красиво, чтобы быть правдой, — сказал он.

— Так говорят французы? — спросила она.

— Кажется, — неохотно сказал он.

— И что из этого следует? — спросила она. — К чему ты это вспомнил?

— Ты сказала, что слышала мои мысли, — сказал он, — вот я и вспомнил.

— Ты зачем меня разбудил?

— Так ты же не спала, — усмехнулся он, прижимая ее к себе,

— Нет, я не спала, — сказала она. — Я чуточку задремала, а ты разбудил.

— Скоро должен вернуться мой приятель, — сказал Закир.

— Это хозяин квартиры, что ли?

— Да.

— Хозяин этой роскошной квартиры, — сказала она с явно слышимыми презрительными нотками в голосе.

— Не нравится — найди другую, — сказал Закир. — Не надо быть неблагодарной. Хорошо, хоть такая есть. Можно подумать, нам в ней жить.

Она промолчала, но видно было, что это стоило ей "усилий, лицо ее сделалось обиженным. Он посмотрел на нее и проговорил более мягко:

— Надо вставать, Рена. Скоро приятель мой вернется.

— Приятель, — все еще обиженно хмыкнула она.

— А что?

— А то, что не нравится мне твой приятель.

— Ну, тут у вас нелюбовь взаимная.

— Почему?

— А как тебе кажется, он должен относиться к тебе, если из-за тебя ему приходится неизвестно где часами мотаться?

— Из-за меня?

— Ну, из-за нас, — поправился Закир. — Ему от этого не легче.

Рена поднялась с постели, стыдливо потянув за собой простыню, в которую завернулась. Он, шутливо рыча, ухватил зубами край простыни и рванул на себя.

— Не надо, — сказала она. — Отпусти.

Он внимательнее посмотрел на нее и понял, что она сейчас заплачет. Боже мой, подумал он, бывают же такие стремительные переходы в настроении! Но это была не смена настроений, просто Рена вспомнила, вернее, она по-настоящему и не забывала их давешний разговор, грозивший разразиться ссорой.

— Закир, — произнесла она через некоторое время тихим, срывающимся голосом, и он знал, что она скажет.

— Не надо, Рена… Не плачь. — Голос у него был усталый. — Я все равно не смогу уехать отсюда… Ни с тобой, ни без тебя… Ты прекрасно знаешь.

— Но почему, Закир? Неужели только из-за этой глупой истории? Но ведь все давно кончилось? Неужели теперь ты должен и себе, и мне ломать жизнь из-за какой-то прошлогодней драки?..

— Ф-фу! Не говори громких фраз, Рена. Ломать жизнь! Мы можем и здесь прожить совсем неплохо, не обязательно куда-то ехать. И, наконец, не могу же я так вдруг все бросить и уехать…

— Ну почему, почему? Я же могу, почему же ты?.. — Она не договорила, видимо, почувствовав явное несоответствие между словами, что так страстно звучали в ее устах, и тем, что она ощущала на самом деле где-то глубоко в душе, там, где она не совсем была уверена, что идея насчет того, чтобы уехать из этого города, сказана не для красного словца, сказана для того, чтобы убедить его, что за ним она пойдет на край света.

— Почему? — повторил он, пожав плечами, и не очень охотно продолжал. — Не забывай, что у меня здесь еще мама…

— Ты так говоришь это, как будто мама сидит у тебя на шее…

— Нет, она, конечно, не сидит у меня на шее… Но в последнее время… После ареста папы она совсем сдала…

— Сдала, — повторила она за ним с явно слышимой в голосе иронией.

— Что ты хочешь сказать? — с неожиданным для себя металлом в голосе спросил он.

— Ты только не злись, но мне кажется, что твоя мама никогда особенно не обращала на тебя внимания, а теперь особенно, она как будто даже не замечает тебя…

— Это не совсем так.

— Не совсем. Видишь — ты и сам не уверен, так это или не так.

— Нет, мама у меня хорошая.

— У всех мамы хорошие, — сказала она. — Нет плохих мам.

— Почему же? Наверно, есть плохие мамы, так же как и есть плохие отцы… Но мы, кажется, отклонились от \ темы. Уехать… Ты говоришь так, будто мы ничем не связаны с этим городом.

— А чем мы связаны? — напористо спросила она, как человек, который взял неправильный тон в споре, но уже не хочет отступать от него чисто из чувства упрямства.

— Не задавай глупых вопросов, — сказал он, досадливо поморщившись, — не то я подумаю, что у тебя не совсем в порядке с головой.

— Где ты научился так "изысканно" выражаться?

— В кругу семьи. У нас раньше все так выражались. Папа, мама, их гости.

— А все же, чем мы связаны? — не унималась она.

— Да мало ли чем! Вот ты пристала! Да в конце концов мне еще школу надо закончить…

— Не надо было оставаться на второй год!

— Спасибо за совет. Немного опоздала, ты бы год назад сказала бы: не надо оставаться на второй год, может, помогло бы тогда.

— Кстати, ты извини меня, опять скажешь, что сую нос не в свои дела, но должна сказать тебе, что остался ты на второй год вообще как-то бездарно, ты же вполне мог проскочить, уже имел бы аттестат…

— Пропустил много… Не до уроков мне было… Эта история с отцом. Ты бы видела, как поменялось ко мне отношение в школе со стороны директора и учителей, когда они узнали про отца; раньше откровенно лебезили, а как только узнали, так сразу же сделались неприступными стражами нравственности и порядка, подойти было страшно, и, конечно же, никаких поблажек, ни в чем не пошли мне навстречу, и вот оставили на второй год… А папа буквально перед арестом сделал какую-то крупную услугу нашему негодяю-директору…

— Ладно, не будем об этом, — сказала она тихим, ласковым голосом, подошла к нему, провела рукой по голове, по лицу его.

Руки ее пахли чем-то очень приятным, хоть и были теплые, пахли прохладно, успокаивающе. Он прикрыл глаза, пока ее рука скользила по его лицу.

— А что касается драки, о которой ты заговорила… — после небольшого молчания сказал он.