Максим Гуреев - Брат Каина - Авель

Темнело, но электричество не включали, потому что, падая, аэроплан порвал все провода в поселке.

Парило.

Братья смотрят.

Брат говорит брату: "Сгинь!"

Брат держит брата за правую руку.

Самолет стоит на летном поле, и при помощи специальных шлангов его заправляют керосином. Ветер усиливается. Развеваются флаги. Полосатая аэродромная колбаса все более наполняется норд-норд-остом и наконец лопается.

Братья крепко прижимаются друг к другу.

Потом самолет приковывают цепями к двум тракторам, которые выкатывают его на взлетную полосу. Регулировщик в белой, подхваченной под подбородком кожаным ремешком фуражке поднимает высоко над головой попеременно красный и желтый флажки, а затем начинает совершать ими вращательные движения. По радио сообщают, что двигатели запущены. Регулировщик кладет флажки на землю. Теперь он придерживает руками фуражку, чтобы ее не сорвало ураганом, поднятым острыми мельхиоровыми пропеллерами. Тяжело переваливаясь на огромных велосипедных колесах, аэроплан, оставляя за собой колеи, заполняемые выдавленной водой, начинает разгоняться, затем отрывается от земли и исчезает в низкой, косматой облачности. Через четыре минуты полета он столкнется с планером, не справившимся с сильнейшим встречным ветром, и упадет на поселок. По рассказам очевидцев катастрофы, разбросанные взрывом останки погибших потом еще долго находили на деревьях, в огородах и на крышах домов.

Центроплан...

Вскоре после переселения в Воронеж отца арестовали вновь. Какое-то время его содержали в доме допросов на Монастырщине, но потом отправили по этапу, кажется, куда-то в Котлас. С тех пор братья больше никогда не видели его.

"Повествование о жизни отца на Котласском лагпункте, а также подробное описание его смерти" Авель составил много лет спустя, уже когда жил один и лишь изредка получал от своего брата Каина короткие, с огромным количеством грамматических ошибок письма. По большей части это были поздравительные открытки на Новый год и на 9 Мая, содержавшие настоятельные, а порой даже и в грубой форме просьбы немедленно выслать денег.

Тяжелый душевный недуг, которым страдал Каин, был закономерным следствием его беспробудного, болезненного пьянства. Довольно часто с ним случались сильнейшие эпилептические припадки, он мог выйти на улицу совершенно раздетым, а однажды, зайдя в расположенную неподалеку церковь святого Митрофания Воронежского, прилюдно справил здесь большую и малую нужды. Его тут же схватили и хотели немедленно повесить на царских вратах вниз головой, но он вдруг стал что-то неразборчиво кричать, изо рта полилась пена, глаза остекленели и вывалился язык. Каин потерял сознание, что, видимо, и спасло его от верной смерти, ведь все испугались и отступились от него, от бесноватого.

Брат утверждал, что в его жилах течет вязкий, пахнущий асфальтом мазут, и специально, придавив ложкой ногти на руках, он наблюдал, как они медленно заполняются густой черной взвесью.

Просто причинял себе боль, истязал себя, пытался вопить, но не мог, потому как рот был словно наполнен мякотью корня мандрагоры, что, как правило, произрастает под виселицей с висящим на ней разбойником. По крайней мере об этом можно было прочитать в старинных книгах.

Библиотека находилась на окраине города рядом с железнодорожным депо в каменном, мавританского стиля здании, в открытые окна первого этажа которого влетали паровозные гудки.

Хранитель рукописей и свитков Корнилий Людовикович Бартини страдал одышкой. Прибывал в библиотеку каждое утро, часам к девяти, на трамвае, медленно поднимался по лестнице на крыльцо, отпирал кенофатий, снимал с головы подбитую фланелью шапку-ушанку на кроличьем меху, вытирал свежим носовым платком выступивший на лбу пот, искал ухо, находил немедленно и по привычке складывал из него граммофонную трубу-воронку. Прислушивался. А еще наблюдал, как трамвай разворачивается на кругу, проложенном на пристанционном пустыре, и, гремя на рельсовых стыках, уходил обратно в город.

Авель всегда приезжал в библиотеку раньше и уже ждал хранителя рукописей и свитков в тесном, сладко пахнущем почтовым сургучом предбаннике.

Сладко, как жженка, как клевер, цветущий летом по берегам соединенных глиняным водопроводом прудов, выкопанных в 1899 году в форме Северной и Южной Америк. Сладко, как жасмин, как корни кустов, укрытых на зиму сахарной ватой, ледяной слюдой, как перемазанные клеем почки тополя.

Вата в ушах.

Хронический отит.

Граммофонная воронка в пальцах.

Возможность прислушиваться к голосу, воспроизводимому фонографом.

Граммофонная воронка крепится к навощенному, диаметром в ладонь, валику при помощи причудливо изогнутого никелированного кронштейна, на котором выгравировано "Микельанжело да Караваджо".

Даггер.

В библиотеке Авель порой просиживал до позднего вечера, включал настольную лампу, разбирал надписи, сделанные на картонных обложках путевых журналов. Также здесь были рисунки, изображавшие повешенных, всадников на конях, латинский и арамейский алфавиты, каббалистические знаки, заполненные молитвами картуши, а также списки заключенных и мест захоронения. Абезь, Арсаки, Вонгуда, Кулой, Котлас, Кемь, Новоселки, Гора Секирная, Торфяное, Устюжна.

"Повествование о жизни отца на Котласском лагпункте с приложением подробного описания его смерти, наступившей 26 ноября 1948 года в результате обострения милиарного туберкулеза".

Переложение, составленное на Великий Пяток в воспоминание Святых спасительных Страстей Господа нашего Иисуса Христа, а также священномученика Антипы, епископа Пергама Асийского.

Незадолго до своей кончины отец совершенно повредился в рассудке, никого не узнавал, отказывался принимать пищу и спать на кровати, но лишь - рядом с ней, на полу, перестав уже по сути быть человеком, оставив лишь свое изможденное, почерневшее, как чернослив, тело на съедение дням, долгим предрассветным часам, полунощнице и закату. Он лежал в общей палате у окна, каждое утро перед которым проходили построение и развод на работы.

Наиболее тяжелыми считались работы на лесозаводе в Высоковской Запани. Заключенных доставляли сюда на грузовиках, а затем пересаживали в плоскодонные водометные катера и еще два часа везли вверх по течению к самой лесобирже.

Это было старое урочище, основанное на месте Лазаревского острога, куда когда-то свозили осужденных за богохульство.

Брадобритие и небрадобритие.

Канонически бороды разрешались разных типов и видов, о чем был даже составлен специальный иконописный свод, допускавший, впрочем, при помощи циркуля и ножниц совершение обряда инициации, то есть подстрижения бороды в соответствии с традицией той или иной местности, в которой сия борода произрастала.