Чингиз Гусейнов - Доктор N

Послушно раздевается, неловко, уставилась на его голые ноги, не забыть из кармана брюк взять портмоне, там деньги, и носовой платок, в пиджаке удостоверение.

- Вы теперь красноармеец.

- Я председатель ЦИК.

- Был! - она ему на ты. Но почему солдатом? Нынче модно: чтоб в длиннополой шинели. Ну да, Коба такую носит. Это у нас как пароль: красноармейская форма. Как отличить нашего от ненашего? Вот же - сапоги! Порядком сношены и неудобны. От неловкости надевает их на разные ноги, это мешает идти, но терпит.

Через черный ход - на боковую улицу. Куда? Пальцем на губы: не разговаривать. Узкий маленький дворик, небольшой дом, за ним - поле, неподалеку море, и он уже летит в гидроплане, она за рулем, ни разу не летал, а тут как будто всю жизнь то и делал, что летал,- вот почему в красноармейской форме: чтобы к гидроплану подпустили.

- К нам примкнут армяне (при чём тут армяне?), Каспийская флотилия и остатки авиашколы.

Команда была, понимает, что ни за что не выполнит, ведь я уже не служу большевикам (а если она пожелает?): сбросить зажигательные бомбы на нефтепромыслы, разбить склад амуниций. Первая бомба-сигнал к восстанию, паника в городе... Вокруг чужая речь, смесь английского и французского, ни того, ни другого не знает, а гидроплан тем временем... И Нариман не знает, сбросили бомбы или нет, она ведь могла не посоветоваться с ним: потом упрекнут (под трибунал!), что именно он и приказал, никому не докажешь, что без его ведома. По воде мчится гидроплан, причаливает, как корабль, к какому-то острову. Наргин, где содержались военнопленные? Тайное место встречи заговорщиков? Вылез сначала сам, потом ей помог, обнял - и такая она легкая, но тут из-за куста выскакивает незнакомый мужчина и, крепко схватив её за руку, уводит, вокруг никого. Но успела шепнуть: Ночью в кафешантане, кабина двадцать семь, переспросил: Может, двадцать шесть? Нет, именно двадцать семь!, ну да, число ее полетов, а всего - пятьдесят пять, и никакой не комиссарский шифр.

Кто-то водку ему наливает. Я же не пью! Мысль: бежать. Но как? Не выберешься с острова, хоть и понимает, что Баку близко. Официант поднес буханку белого хлеба, но только понюхать. Ах, какая пахучая, запах отрочества, царских времен, украсть для Наджафа! Выхватил буханку и бежать...- проснулся. А запах - это с кухни: Гюльсум, встав рано, хлеб на сковороде подрумянивает.

Ну и сон!.. Еще темно на улице, можно подремать. И тут же уснул.

...Стук в дверь. Открыл - два красноармейца, пакет вручают, на улице видно за дверью - черная машина. Письмо с тремя подписями. Но нас в ЦИК четверо! Четвертый сам, и подписи его нет: немедленно явиться в комиссариат. Предписывают взять шифрограмму. Знают! Не может вспомнить, куда отправил главное шифрованное письмо.

- Нет у меня,- говорит красноармейцам,- никакого шифра.

- А шифрограммами как обменивались? - Допрос? Перехвачено! Писал, что согласен возглавить. В комиссариате Коба, рядом с ним... Мак Делл! Предал меня!

- А говорили, что никаких шпионских разговоров.- И к Мак Деллу: - Как вы пели в гидроплане?

- В гидроплане,- возразил Нариман,- мы не пели!

- Нет, пели, - не глядя на Наримана. - Мы роялисты, мы роялисты, свергнем-низложим власть большевистскую. Так ли я вас понял?

Мак Делл кивнул.

- Но я врагам, - рукой на Мак Делла, - не верю. Вполне допускаю, что сочинили про вас, оклеветали. Чтоб тифлисец - и шпион? К тому ж вы реалист, а не роялист, что видите, о том и пишете: влюбились в сладкую армянку пишете о своей любви, темные земляки досаждают - клеймите их... Не знаю только, как с Мак Деллом поступим. Что посоветуете, доктор? Язык, может, вырвать, чтоб не клеветал? Мы сейчас попробуем. - Уже держит в коротких пальцах язык Мак Делла, тащит его наружу, такой он длинный, и вокруг шеи врага, как шарф... - Нариман весь в поту проснулся. Ничего неясного, сон легко прочитывается; быстро записав, выстроить (форма романа?) - про ковер, привезти из Баку, если поедет, материнский, легкий и красочный, вся комната их московская засверкает, можно и на пол, действительно ведь дует, Наджаф часто простужается; про остров Наргин, остров смерти, как его назвали, пленные там гибли; про поджог тоже (потрясение от рассказа Тер-Габриэляна); даже песня, которую якобы пели в гидроплане, - перевертышный смысл: давно Гюльсум не пел! }

Тайнопись, шифры...- в открытую надо было Султан-Галиеву, не таиться, выступить, как он против Кобы, дать бой. И фраза Кобы: С английским шпионом видитесь? наяву и во сне, так что сон логически доказывается и объясняется. Где-то вычитал (в соннике?): время сна - время будущего. Будущее навстречу настоящему? Даже цифра двадцать семь, постоянная ирония Кобы: каждый для Кобы - двадцать седьмой, предатель (не ведает Нариман, что двадцать седьмой день: середина отпущенных дней). А летать - к путешествию, скоро поездка в Тифлис.

День за днем: 1 марта, в воскресенье, из Москвы в Баку прибыл поезд, четверо суток в пути с членами ЦИК и правительства СССР, как отмечали газетчики, почетная встреча на вокзале, духовой оркестр, речи, приветствия, сказано обо всех: Калинине, Петровском, даже молодом Червякове, а о Нариманове, который тоже из этой четверки председателей ЦИК, да еще от Закавказья,- ни слова: ни ему не предложили выступить, ни о нем никто не молвил. К разгадке сна - не было его подписи, лишь три под тем листом, который ему вручили,- вызов в комиссариат.

В Баку - это еще понятно: не рекомендуется после всего, что произошло. Может, Коба наказывал Калинину, предупреждал Серго? Земляки потребовали? Мол, не так нас поймут в свете разбирательства его дела, даже раздавались призывы исключить из партии. Ем. Яр-ский не допустил бы рсстрл'а! Но чтоб и в Тифлисе полнейшее невниманье?!

Вот и Тифлис - лирическая зарисовка с натуры: утренний ветер и солнце тихо сняли с тифлисского котлована легкий туманный покров и, собрав его в розоватые клубочки облаков, вознесли и спрятали в глубине голубизны. И оттого чаша, как добрая ладонь, открытая для празднеств,- этот дивный, вечный, великолепный город (воспетый еще Пушкиным, Бестужевым-Марлинским и Лермонтовым) засверкал своими красотами, зашумел смешанными говорами народностей, дружной, спаянной семьей живущих...- дописать потом. Кто только не выступал под крики урра-а-а!.. (наилучшее воспроизведение в тексте, графически передающее накал, а также растяжимость чувств, находящих отзвук в душах, некую эхость).

Рыков с докладом правительства, Чичерин о внешней политике, и Серго, и Цхакая, многажды Калинин, бурные аплодисменты, переходящие в овацию, прерывали ораторов, духовой оркестр играл туш. Всем не терпелось выговориться: Буденному, Семашко, Микояну... - от А до Я без Н: ни разу не дали Нариману выступить, и он - вот уж не узнавал себя! - ни злости, ни гнева, даже... усмехнулся, вспомнив, как Ленин однажды при нем кого-то по телефону укорял: Быть добреньким хотите? Да-с, церемониться нечего, засудить и никаких! Пауза. Упрекнут? Если упрекнут - наплюйте в харю упрекающим! Снова пауза. Нет, вы мне ответьте: когда у вас появится настоящая злость? Вот вам мой совет, в Шушенском услышал, рекомендую: заведите-ка цепную собаку. Нет? Не хотите? Ну, тогда терпите. И не жалуйтесь, когда вас бьют!