Чингиз Гусейнов - Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина

А это?

Это - непостижимое. А что другое? Только что, в сей миг рождённое. Как у бедуина, коими были мои предки? Летит на верблюде, и всё, что взору предстаёт, мимо проносясь, выстроившись в линию, нанизывает строка за строкою. И ты, как он, спешишь выговориться? Другое - тоже тайна.

Но о ней молчок!*

______________

* Невыговоренным осталось наиглавнейшее бедуинское двустишие: Из какого племени ты, бедуин? / Я из тех, кто умирает, если полюбит.

(35) О том, что имеется в виду некий язык, размышляет Ибн Гасан, на котором могли говорить, понимая друг друга, пророки, в данном случае араб Мухаммед с евреями Авраамом, Моисеем и Иисусом, высказано немало суждений. Самое простое - что язык и у тех и у Мухаммеда был семитский. А что до языка других пророков, о том, наряду с общераспространённым (что наличествует некая не постижимая для живущих на этом свете тайна), существует и множество иных суждений [знаток древних языков Ибн Фахм (как выявлено в новейших изысканиях, Ибн Гасан часто раскавыченно его цитирует, не всегда давая ссылку, полагая, что и тот у кого-то заимствовал) утверждает, что пророкам достаточно было, вовсе не встречаясь, постичь истину: в каждом жил каждый, а во всех - Бог, избравший их].

... Не довольно ль отвернувшихся? И они не слушают, не ведают, что сердца их в покровах, уши глухи, а в очах завеса между посланцем и всеми, и явился, чтобы не поклонялись никому, кроме Бога единого, но сказали они: "Если бы пожелал Он, чтобы уверовали в Него, то послал бы ангелов, а мы в то, с чем ты послан, не верим!"

И возгордились, глядя на семь небес, разукрашенных светильниками, забыли о мощи молний: "Кто может нас осилить?! Никто!"

(36) В архиве Ибн Гасана отыскалась запись, где говорится о хронике, точно зафиксировавшей ночное посещение Мухаммедом Эль-Кудса. Авторство приписывается историку Ахмеду бин Йусифу, который со слов посланника Бога Мухаммеда поведал о том своему внуку, тот - ещё кому-то, следует длинный ряд имён. Хроника впоследствии была обнаружена, но не целиком, а двумя частями: первая лишь констатирует: В то время когда Мухаммед отправил посла в Константинополь к румскому [византийскому] императору Ираклию, предлагая ему, а заодно и всем христианам принять ислам [об этом ещё будет], в присутствии императора находился их патриарх [более ни слова!]. Вторая часть, обнаруженная позже, является продолжением первой*.

______________ * Вслед за рассказом посла о чудодейственном ночном путешествии Мухаммеда патриарх не без изумления поведал императору об обстоятельстве, имеющем тесную связь с только что услышанным: "Я имею обыкновение никогда не удаляться на ночь, не затворив всех дверей храма. В ночь, о которой идёт речь, я вознамерился запереть их, но сколь ни старался, а главная дверь никак не поддавалась, и тогда я послал за плотниками, которые, осмотрев дверь, заявили, что притолоки над нею и само здание так сильно осели, что им не по силам сдвинуть её с места. Я был, таким образом, принуждён оставить её отпертой. Рано утром на рассвете я пошёл туда и увидел, что камень, лежащий в углу храма, просверлен и что, кроме того, остались свежие следы на том месте, где был, очевидно, привязан, по рассказу посла, конь Мухаммеда по имени Бурак. "Видите, заметил я присутствующим, главные двери не оставались бы неподвижными, если бы сюда не являлся какой-нибудь из избранных Богом, а таковым, без сомнения, может быть только лишь пророк"".

- ...Ну что? Убедил тебя Мухаммед? - спросили у Атаба, когда он вернулся на площадь, где его ждали.

- Я такое из уст его услышал!

- Говори же! - Молчит. - Стихи?

- Божественное повеление!

- И ты поддался колдовским его чарам?! - Растерян. - Он что же, и впрямь пророк?

- Но что услышанное мной - божественная поэзия, в том убежден.

- И что же?

- Попробуй явить нечто похожее!

- Не довольно ли того, что явил Мухаммед?

- И я о том же!

- Я имею в виду иное: радуйся, что никто не способен создать второе такое: иначе была бы ещё одна бредовая поэзия!

(37) О, как впоследствии, - восклицает Ибн Гасан, - переживал Абузар за эти свои слова, когда уверовал в Мухаммеда!

- Ты поступай как хочешь, а я сниму свою касыду!

Однажды увидели: вчерашний хулитель Мухаммеда, услыхав его строки, стал молиться.

- Кому молишься? - спросили.

- Не кому, а чему: неземным словам!

- А что скажешь ты, Анис? - спросили у автора одной из семи касыд.

- Я посоветуюсь с Абузаром.

Старший брат более знаменит, и он посылал его послушать, что говорит Мухаммед, и рассказать о чуде, как толкует строки Атаба.

- Поэт ли Мухаммед, ясновидец ли, обладает ли какой тайной, не знаю, но слово его не людское творение.

- Повторяешься!

- Увы! Нет на свете подобного тому, что довелось услышать мне.

- И это скажешь Абузару?

- Прежде сниму свою касыду, надеюсь, он последует моему примеру.

(38) {Всё это, одно в другом, заключено в фигурные {, квадратные, а также обыкновенные, словно новолуние (?), скобки. И семь касыд, чьи строки выведены золотыми буквами, снимаются со стен Каабы. Но тогда или прежде, когда ветер ещё колышет семь не снятых лент... - закрыть скобку обыкновенную), вернувшись в прошлое той земной древности, когда вожди курайшей устали держать осаду дома Мухаммеда. И здесь скобка квадратная].

Время священное, паломническое, воспрещено кровопролитие, за жизнь можно не опасаться; вышел Мухаммед на базар в местечке Аказ послушать состязающихся поэтов. Нет, иначе: прислали поэты гонца к Мухаммеду, просили явиться. И он согласился пойти: чем новым удивят поэты слух - обо всем ведь сказано прежде нас!

(39) Тут, кажется, можно поместить фигурную скобку, закрывающую текст.}

[Стилистические выкрутасы со скобками производят странное впечатление: не могу опустить, коль взялся переводить, и оставлять неловко; ничего не поделаешь, профессиональная этика обязывает!]

... Слушал-слушал про охоту за дичью, но с любовной символикой, и смешались: тард, требующий игры слов, хаджв - развенчание недруга или чужеплеменника. Что может быть прекрасней фазаньего глаза и что уродливей? не расслышал, о чём. И тут же о совершенстве и красоте полной луны. А в ответ - другой поэт о грёзах новолуния - сколько стихов о нём, нарождающемся полумесяце! Так и состязались. Потом - кто лучше восславит своего вождя-шейха, жанр древний и бессмертный, мадх называется. И убыли нет восхвалениям идолов. Вдруг Мухаммеду стало плохо, закружилась голова, упал, над ним столпились поэты... - вскоре пришёл в себя, еле поднялся. Был бледен. Рождалось что-то, складываясь в строки, прогремело услышанное: Не рождалось - в тебя Мной вложено! И он произнёс - сначала тихо, а потом всё более разгораясь: Нет, не восхитимся этим городом! Новый вызов мекканцам?! Отпрянули: - Как смеешь?! Одумайся! Это Мать городов! - Знает, что Мекка уммль-гура!