Чингиз Гусейнов - Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина

Назови Шюкралла, Благодарение Аллаху...Объявился ли муж,

узнав о рождении сына?

- Исчез и не отыскался.

- Прежде надо дать имена дочерям. Не подобает человеку,

кому Бог даровал жизнь, без имени быть.

- Дал имя сыну, дай и дочерям.

- Имя старшей дочери - Лейли.

- Потому что как ночь черна [Лейли - ночь]? - Потому что

красива! Не знаешь разве, что ночь сменяет жаркий день,

когда солнце жжёт нещадно и кипят пески пустыни? Ночь

яркие звёзды на небе. В ночи рождается юный месяц! А

чернявая дочь у тебя - самая младшая, пусть будет Асмар,

Чернявая. Ну вот, назвал старшую и младшую, остальных

назовёшь сама.

- Если не возражаешь, дам имена твоих дочерей.

- Но их у меня четыре, а у тебя дочерей девять.

- Дам имена жён твоих!

- Имя первой моей жены носишь сама, остальные... Что ж, будь

по-твоему!

- О Мухаммед, ещё я обет дала: родится мальчик, отдам тебе

в услужение.

- Но у меня уже есть слуги.

- Такого второго на земле не сыщешь!

- Чем же успел прославиться Шюкралла?

- Удивительной памятью. Стоило мне произнести вслух

суру, как слово в слово повторил. Сам убедись!

Мухаммед велел Зейду прочесть мальчику новую суру. Какую?

Первую йатрибскую!

Алиф, Лям, Мим. Это аяты книги мудрой.

...Есть такие, уста которых молвят: Уверовали в Бога мы Единого и в день последний! Но - лицемеры, не веруют! Пытаются Бога обмануть и тех, которые уверовали, но лишь самих себя обманывают!В их сердцах - болезнь! Им уготовано мучительное наказание за то, что лгут. Не раз то было: сеющие на земле нечестие в том разве признаются?

...Они подобны туче дождевой, в ней - мрак, и громыхание, и молний огненных сверкание. И в страхе смерти затыкают уши, - Бог Своё могущество являет нечестивцам!..

Не успел Зейд прочесть, как Шюкралла (что ж,

послушаем!) слово в слово повторил.

- Но понял ли ты, - спросил Мухаммед, - произнесённое?

- Что-то понял, а что-то нет, - ответил Шюкралла.

- Что ж понял ты?

И тот нашелся с ответом: - Пойдешь не своей дорогой,

угодишь в пропасть.

...Арабская речь! Вспомнил, как укоряли его, мол, так и

скажи, что твой Бог - араб, чуть ли не курайш, и говорил с

тобой на известном тебе наречии!

- О поучающие меня! - не стерпел Мухаммед, ввергнув

сказанным далее в изумление укоряющих его. - Язык Бога

слышится каждым пророком в его собственном наречии, в

котором он родился.

В ту ночь Мухаммеда трясло, как никогда прежде, глаза запали

так глубоко, что ушли, казалось, в небытие. Забескоились

родные: неужто?.. И вдруг заговорил, все тотчас собрались,

чтобы запомнить:

Но вся ли Его Книга явлена тебе? Узри: Я о Себе как о Нём! Как может весь Он явлен быть кому-то? Так и Его до дна исчерпанное Слово не может быть ниспослано! К тому ж Творение Творцом Творится постоянно, - но и тебе, последнему из явленных пророков, лишь список с той Единой Книги дан.

А разночтения людьми Писания Божественного Слова Его... - что ж, ведомо то Мне, но ни Бог в том, ни Джебраил, ни тот, кто первый услыхал, и ни другой, к кому являлся Он, ни ты, никто из тех, кто был, и тех, кто будет, не повинны! Повинен кто? Или повинно что? Ушей несовершенство! Первогреха непослушание! Вина Моя?! Ну да, за всё в ответе! И тут - несовершенство слуха: Я сотворил, но волю дал, наказывать устав! И не желая, жалостью тревожим, творение Своих разрушить рук! А может, в том неведомая даже Мне есть тайна! И тайна - вершить кружение помыслов и дел, дню днём являться, ночи - в ночь, и течь ручью, и быть дождю, питающему землю, и чтобы чаша ни одна не перевешивала, - купечество в пределах собственного разумения! *

______________

* Ни в одной из сур Корана эти аяты не обнаружены.

Зейд, как это ему всегда удавалось, уловил пожелание

Мухаммеда - еще не раз придется улавливать, однажды

коснется его самого, и он решится! *

______________

* Имеется в виду, что Зейд, уловив желание Мухаммеда, подарил ему свою жену Зейнаб?

И назвал любимую пророком и им самим суру Ночь.

- Я знаю эту суру! - сказал Шюкралла. И тут же, не успели

Мухаммед с Зейдом настроиться на слух, в одно дыхание

произнёс, спеша и без пауз, ибо волновался: "Нами путь

прямой открывается, в Нашей власти две жизни: в начале одна,

другая - в конце. - И, отдышавшись, на сей раз

выразительно: Сокрывающей ночью да восхитимся, и днём

сияющим, и Тем, что мужчину и женщину создал, - да

восхитимся! О, как разнятся ваши помыслы!"

...А на небе шестом Мухаммед никак не отведёт взгляда от кубка с мёдом, который манит:

- Что если бы, - спросил у Джебраила, - ведь возжелал он! до дна испил я кубок мёда?

- Вкуси ты мёд, - ответил Джебраил, - его бы сладость тотчас обратилась в горечь! И услада безделья вас сразила б!

А далее... - к удивлению Мухаммеда, туда, куда вела небесная дорога, маня и зазывая, Джебраилу не было ходу.

108. Небо седьмое

Мухаммед один перенесён невидимой силой через пять необъятных пространств; два из них - пространства света бледного, предутреннего, он нежен; и предвечерний - в нём тревога, потом мрак глубокий, и в нём увяз Мухаммед, то ли двигается, то ли недвижим, застыл, вдруг... - скорее почувствовал, нежели увидал себя в пространствах, которые описанию словами не поддаются: свет разлит во тьме, не узришь ничего, и тьма растворена в свете, но ясен взор - Храм Небесный возник вдали, и тут же будто знание кем вложено в него: Здесь ежедневно молятся по семьдесят тысяч ангелов и больше сюда не возвращаются, уступая место следующим тысячам ангелов, и сонмище их неисчислимо!

Божьи пределы! Его престол! Он отстоял от Мухаммеда на расстоянии двух полётов стрелы! И лицезрел Бога с небес высоких?

Нет, Божественный лик закрыт семижды семьюдесятью тысячами покрывал, дабы человек вмиг не уничтожился при взгляде на Его чело. Протянул к Мухаммеду... да, это руки! слегка коснулись его груди, его плеча. Мухаммеда охватил леденящий страх, тут же сменившийся неизъяснимой радостью. Но более блажен, - вдруг мысль зажглась, - кто существовал до того, как появился! А может, нет ещё меня?! А за престолом что? Сокрытые владения Божьи?

Звёзд небо неподвижное, за ним - беззвёздный небосклон.

А там - тьма, за которой - тьма, темнее темени.

Я видел!

Позволь, но сказывают...

Кто сказывает, если я - свидетель?

Что путь твой далее семи небес не простирался.

Я проник!

Что ангелы-защитники, тьма-тьмущая их было, тебе дорогу преградили, не допустив к Его престолу.

Преодолел я!

И лицезрел Бога?

Туманны были очертания Его!

Он Дух иль Человек, а если Дух, то как объять и лицезреть? Может, Нечто Он, и обликом Своим никак непредставимо? Упрятано от взоров?

Лишь покинув пределы Божьи, Мухаммед вспомнил про молитвы: сколько ж раз на дню молиться? Но так ли важно, сколько: чем больше, тем лучше! Но прежде... - и мысль, как те пространства, через которые прошёл он, то страх в ней и тревога, то нежность в ней, как будто и не мысль - сердечное движение, и тайна: сын или не сын? Но молвлено Джебраилом внушённое ему: Он не рождён и не родил Он! По воле ли своей поведал Джебраил? Не в исполнение ль Его, Бога, предначертания? Однако... - но что? Как сметь ему, Мухаммеду, в том усомниться, что, вспыхнув, жаром разлилось в груди, и болью голова от мысли сей пронзилась?!