Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь

- Значит, поджигателей национальной вражды не поддержало само население Карабаха... - мне удивительно слышать это, я размышляю над сказанным.

- Да, - говорит Хосров бек. - Это ли не победа? А вы не верите в силу дипломатии! Дашнаки создавали искусственный конфликт, а выдавали его за непримиримую исконную вражду. Сейчас у нас нет ни грабежей, ни поджогов, ни убийств... Восстановлена дорога Евлах - Шуша. Но, как говорят англичане, армянская пропаганда такова, что Европа на их стороне. И все же установился мир!

- Еще плодоносить способно чрево, которое вынашивало гада... - после молчания откликаюсь я на услышанное от Хосров бека словами Шекспира и добавляю жестко: - Я верю только в дипломатию силы, Хосров бек!

В сентябре 1919 года вновь началось планомерное уничтожение армянами населения Зангезура, Эриванской губернии и Карабаха. Дашнакские войска разгромили мусульманские селения в Эчмиадзинском, Сурмалинском, Эриванском, Новобаязетском уездах. Причем в Эчмиадзинском - не уцелело ни одной деревни. Общее число беженцев приблизилось к миллиону человек. Искусственно образованная 28 мая 1918 года Армянская Демократическая Республика "демократическими методами" чистила свои территории, создавая "Армению для армян".

После ухода союзников из Закавказья армяне тут же нарушили ими же подписанное в Тифлисе соглашение о перемирии от 23 ноября 1919 года и начали в январе 1920-го очередной поход на Зангезур в направлении Шушинского уезда. В первые же дни наступления было уничтожено до сорока мусульманских селений.

В ночь с 23 на 24 марта армянские воинские подразделения нанесли Азербайджану удар в спину: напали на многие населенные пункты Нагорного Карабаха. Вновь начались массовые погромы, убийства, изгнание азербайджанцев. В это время части 11-й Красной Армии уже приближались к границам Азербайджана. Могли ли мы вести войну на два фронта? Нападение на Карабах сковало силы нашей армии, сделало республику беззащитной перед агрессией большевиков. Не было во власти в Баку, увы, и политической консолидации. Гаджинский* считал, например, что если правительство продемонстрирует "дружественное отношение к большевикам", то они оставят Азербайджан в покое. И ряд членов правительства и даже влиятельных членов "Мусавата" разделял эти иллюзии...

______________ * М.Х.Гаджинский - министр иностранных дел, государственного контроля и министр внутренних дел в правительстве Азербайджанской Республики в 1918-1920 г.г.

Я видел бездну, в которую мы скатывались...

Войска генерала Дро приближались к Казаху и Кедабеку... Я чувствовал во всем этом закулисную координирующую руку. Армяне - дашнаки и большевики, обнюхивая друг друга, целенаправленно шли на сближение. В самом Баку зрел изнутри большевистский переворот. А при 11-й Красной Армии постоянно находился небезызвестный Микоян...

В полдень 27 апреля 1920 года азербайджанское правительство получило ультиматум о сдаче власти от руководства Коммунистической партии Азербайджана и Бакинского Бюро Кавказского Краевого комитета Всероссийской коммунистической партии, из чего стало ясно, что наши большевики уже отреклись от независимости республики. На размышление было дано 12 часов. Однако еще до истечения срока ультиматума поступили сообщения о том, что части 11-й Армии заняли Яламу, Худат и стремительно, не встречая сопротивления, двигаются на Баку.

Я вышел в город и не узнал его. Все вокруг меня бежало, ехало, мчалось, неслось... На причалах - паника и давка. Железнодорожный вокзал набит людьми. Цены на билеты - целое состояние! Требуют места, какие угодно: в трюме, в общем отделении, на палубе, на крыше вагонов...

Почему-то вспомнился январь - празднование дипломатического признания независимости республики странами Антанты на Парижской мирной конференции. Площадь Ашумова нарядно украшена, актеры в национальной одежде, впереди на гнедом жеребце -Мирза Ага Алиев.

Мелькнула в памяти и картина из весны 1919-го - добровольные отряды самозащиты во дворе мечети Таза-пир, мужественные лица, решимость в глазах: "Не допустим сюда армию Деникина! Лучше смерть, чем рабство!" Вспомнил и то, как торжественно отправляли на бакинском вокзале этой зимой сто молодых азербайджанцев на учебу в Россию и Европу. И как будто услышал звуки тара, а потом к нему присоединился кеманчист... Зазвучал в ушах божественный голос Джаббара Гарягды...

Бегут, бегут люди, таща за собой тюки и чемоданы, мчатся экипажи. Два направления - пристань и вокзал.

Возвращаюсь в парламент в сумерках. После долгих дебатов в одиннадцать часов вечера принято решение: "В целях недопущения кровопролития и жертв среди мирного населения передать власть большевикам и отныне считать правительство и парламент распущенными..." Председатель парламента - Мамед Юсуф Джафаров. Директор канцелярии - Векилов. Баку, 27 апреля, 11 часов вечера.

Ни одно из оговоренных в парламентском заявлении условий не было выполнено большевиками, в частности о сохранении независимости Азербайджана, о временном характере коммунистического правительства, о недопустимости политических преследований, о гарантиях неприкосновенности жизни и имущества членов правительства и парламента, о том, что окончательную форму правления республикой определит весь народ на свободных выборах.

Никто не пришел к нам на помощь... А ведь та же Грузия, согласно договору 1919 года, должна была это сделать... Запад же больше интересовала судьба Армении. Вскоре, 24 марта 1920 года президент Вильсон направил конгрессу послание, где говорилось, что, поскольку Совет Союзных Держав в Сан-Ремо просил США принять мандат на Армению, он настоятельно просит, чтобы конгресс допустил к исполнению принятие Соединенными Штатами этого мандата...

В ту ночь 27 апреля я впервые всерьез задумался о собственном будущем. Похоже, старик-беженец, встреченный мной в горах Зангезура, был в своем убеждении прав - здесь скоро и, видимо, надолго утвердится армянский царь и неважно, какое у него будет обличье...

В чем мы виноваты перед тобой, родина, что мы сделали не так? Вспомнились строки поэта Мухаммеда Хади, с которым сдружился в 1918 году, когда он определился имамом в мусульманский полк:

О родина, ты колыбель моя,

И ты же смертная постель моя,

Здесь первый день и день последний мой,

Приют последний и посмертный мой.

В тебе богатств природных закрома,

У нас - палата праздного ума...

Сковала разум спящий темнота.

Мы крыльев для полета лишены.

Чтоб нам явилась неба красота,

Прозрения крылатые нужны...

И я понимал - свой последний посмертный приют обрету в безвестности, в чужих краях... Поздно проснулся наш разум...

Я один. У меня одна любовь и тысяча болей... Я переходил из ночи в ночь, и мир для меня был лишь подступом к новым сражениям... И мертвых я видел больше, чем живых... Смерть наняла меня в свои жнецы, и судьбу эту не я выбирал...