Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь

В "Литературной газете" за 13 марта 1996 года в статье "Алиев и Шеварднадзе хотят "задействовать кавказский фактор" опубликована весьма показательная информация. В 1996 году Гейдар Алиев был с официальным визитом в Грузии. По его завершении президент Азербайджана встретился с аккредитованными там послами зарубежных государств. В числе прочих находился и посол Армении. Корреспондент азербайджанского телевидения спросил у него: "Нефтепровод - это большая выгода для той страны, по чьей территории он проходит. Каспийский трубопровод мог бы пройти по территории Армении. Простят ли будущие поколения нынешним политикам в Армении, что они упустили этот шанс?" "Возможно, и не простят", - ответил посол.

У меня же нет сомнения в том, что в Армении по политическим долгам отцов придется расплачиваться будущим поколениям.

Эрих

ГЛАВА 8

Солнце мертвых

Он лежал на застеленной ковром деревянной тахте, одетый, и спал крепким, без сновидений, сном. Разбудил его вой зверя, протяжный и плачущий, заставивший сжаться сердце. Он сел, спросонья бессмысленно уставившись в темноту, и замер в мучительном ожидании, поскольку вдруг понял: что-то произойдет, но еще не знал, что именно. Он как будто заново увидел путь, отделявший его от ночного свидания с Ашхен в саду у ее дома в Эривани, свою бешеную скачку в Эчмиадзин, беседу с Тираном, возвращение в Тифлис и разговор с дядей.

- Нам нужна наша горькая косточка, наша Армения. Но мы никогда ее не увидим, если наша молодежь, лицезрея свой пупок, будет только набивать карманы и устраивать свою жизнь. Нам сейчас надо посылать сыновей в Петербург и за границу, чтобы они повышали образование, или направлять служить в армию. Важно уметь воевать, - так сказал племяннику, не скрывая досады, дядя Саак, выслушав его. - Я рассчитывал, что ты, Ованес, отправишься в Петербург. Ведь не вечно будут существовать Эриванское, Карабахское и Нахичеванское ханства. Не вечно народ Тарона будет стонать под турками... Пробьет час, и мы, армяне, возьмем в свои руки бразды правления армянскими землями. Нам понадобятся свои чиновники и дипломаты, чтобы проводить армянскую политику, свои военные, чтобы ее отстаивать и защищать. На побегушках у русских многого не достигнешь, у России - свои интересы, у армян - свои. Наше царство древнее русского, но сейчас на их стороне сила. Но так будет не всегда. Мы должны окрепнуть. Я простой купец, но до последней монеты готов все отдать для возрождения Армении. Другого ничего не могу. Ты молодой, учись... Семьей успеешь обзавестись.

Слова Саака Мамиконяна прозвучали как приговор всем мечтам Ованеса на счастливую семейную жизнь. Он-то рассчитывал, что не без протекции дяди получит в скором времени повышение и станет курьером тифлисского наместника, что значительно укрепило бы его общественное положение и позволило жить независимо, своим домом. Он совсем не стремился делать карьеру и уж, тем более, уезжать в Петербург. Теперь он понял, о чем дядя беседовал с полковником Лазаревым наедине, когда тот гостил у них в доме перед отъездом в Персию, чтобы организовывать переселение оттуда армян.

Заметив смятение юноши, старый Саак смягчился и слегка потрепал его по плечу:

- Ну, ну, разве жизнь завтра заканчивается, Ованес! - он улыбнулся, но продолжил тоном, который, тем не менее, не предполагал возражений: - Долг перед родиной - прежде всего. Уверен, твоя Ашхен - достойная девушка, она поймет. Она дождется тебя. Я уже договорился: ты пока на год поедешь в Санкт-Петербург. Будешь проходить службу при Министерстве иностранных дел. Дальше - по твоему усердию... Вспомни, сколько жертв принесено ради возрождения Великой Армении, а от тебя не требуется проливать кровь. Служи! С отцом девушки я найду возможность поговорить. Мне скоро ехать по торговым делам в Нахичевань, по дороге я остановлюсь в Эривани. Даст Бог, епископ Стефан мне поможет.

И тогда Ованес, одержимый отчаянием оттого, что дядя перевернул все его планы, рассказал ему то же, что и епископу Тирану.

Разрывающий душу вой повторился совсем близко. Волк, наверное, подошел к развалинам караван-сарая, подле которого в приземистой хате остановился на ночлег их небольшой отряд, сопровождавший на пути в Эривань Семена Ивановича Мазаровича, чиновника особых поручений при Паскевиче. Отсюда до Эривани оставался один дневной переход с самым трудным его участком - Дилижанским ущельем.

Зверь замолк, и в тишине слышно стало, как шумит за стенами хаты река, как поскуливают испуганные борзые собаки и возбужденно фыркают, переминаются с ноги на ногу проснувшиеся в стойлах лошади. В дальнем углу узкого, точно скважина, длинного помещения догорал очаг. Послышался быстрый разговор между собой проводников-азербайджанцев. Один из них поднялся и подбросил дров в огонь, пламя оживилось, вспыхнуло веселее, по закопченным стенам заплясали тени лошадиных голов.

- Осень... - задумчиво произнес лежавший рядом с Ованесом молодой поручик Анненков, всего лишь месяц служивший на Кавказе. Однако он уже успел влюбиться в здешние горы и на всем протяжении их пути из Тифлиса с восторгом отзывался на каждую перемену в пейзаже вокруг.

- Холода чует... - тихо отозвался сонный голос капитана Бегичева, спавшего на соседнем топчане. - В этом году все приметы обещают студеную зиму.

Волк завыл снова с подтявкиваниями и переливами. Древней жутью веяло от его одинокого протяжного зова.

- Али пугнуть выйти?.. Ваше благородие? - спросил один из конвойных казаков. Но в голосе его не чувствовалось большого рвения.

- Сейчас собратья откликнутся, сам уйдет, - бросил Бегичев и, перевернувшись на другой бок, поплотнее с головой закутался в бурку. Хата вновь погрузилась в сон.

Ованес чувствовал, что не спит лишь молодой Анненков. Из разговоров с ним на привалах армянин знал, что поручик происходил из богатой, известной петербургской семьи и попросился служить на Кавказ добровольно. Ованес жадно расспрашивал его о столице, куда ему вскоре предстояло отправиться, об обычаях и нравах светского общества. Анненков к тому же бывал еще и в Париже и, обладая пылким воображением и немалым юмором, живо пересказывал своему новому знакомцу подробности петербургской и парижской жизни.

У Ованеса кружилась голова от его рассказов, и, глядя, как русские офицеры вместе с проводниками-азербайджанцами устраивают азартные скачки по каменистым склонам, или гонятся за борзыми собаками по следу зайца по непроходимой дороге, где ветки деревьев хлещут в глаза, он наполнялся странным, с трудом сдерживаемым презрением. Ну, мусульмане, с ними все было ясно. Кроме своих баранов, гор и лошадей они ничего не видали, но эти-то! После дворцов Парижа и Петербурга - ночевать на полу вместе с лошадьми в безобразной вонючей хате, освежаться снегом, есть жареное на костре мясо, насаженное на лучину!.. Ованес брезгливо скривил губы и покосился на лежавшего рядом офицера. Тот дышал ровно и тихо. Наверное, уснул.