Лидия Чарская - Заслуженное счастье

Самодовольное лицо Валерьяна с его тщательно закрученными усиками теперь казалось очень взволнованным и огорченным.

— Со мной случилось одно очень печальное происшествие, как пишется в дурацких романах, Ия Аркадьевна, — заговорил он несколько дрожащим голосом, — вообразите себе: вчера я, Дима и Пестольский отправились на скачки. Вы знаете, конечно, что там не только любуются скачущими лошадьми, но ставят на них деньги, то есть, mille diables, как говорит мой приятель Дима, играют в тотализаторе. Играл, конечно, один Пестольский, а мы с Димой, как не имеющие права делать этого в качестве представителей молодежи, мы действовали через него, нашего старшего приятеля. То есть присоединяли к его деньгам свои и делали втроем, сообща, наши ставки. Все шло сначала прекрасно. Пестольский ставил, мы выигрывали до тех пор, пока нас не подвела красавица Инфанта, премированная лошадь графа С… Эта-то злодейка и испортила нам дело. Все кругом кричали, что надо ставить на нее. Она всегда прежде приходила первой и вела скачки. И вдруг, на этот раз Инфанта изменила себе и нам. Ее победила в скорости другая лошадь. И мы с Димой и Пестольским потеряли в общей сложности, довольно крупную сумму. Думая, что это случайность и что Инфанта сумеет нас выручить в конце концов, мы повторили на нее ставку. И снова потеряли, тогда поставили на другого коня. Не повезло и тут. Словом, на мою долю пришлась цифра проигрыша в несколько сот рублей. Что было делать, — занял y одного знакомого. Он, знаете, богат, располагает крупными суммами. Тут же да скачках Дима и познакомил нас. Денег он мне дал сразу, как только узнал, что я князь Вадберский. Ну, разумеется, расписку взял… Векселя я, как несовершеннолетний, не могу дать, он не действителен, a расписку дал и честное слово, что заплачу самое позднее завтра. Если же не заплачу — грозит написать отцу за границу. A вы знаете papa? С ним удар может сделаться, если он узнает, что я… Играю на скачках… Беру в долг деньги и тому подобное…

Валерьян замялся. Ия взглянула на него. Лицо юноши казалось еще более растерянным и смущенным в эту минуту.

— Мне очень жаль Юрия Львовича, — произнесла ледяным тоном девушка, — но чем же могу я, помочь вам, однако? И почему вы обратились ко мне, именно, князь? Что я могу сделать теперь для вас?

— О, все, сестричка! Решительно все! — не давая ей опомниться, неожиданно вдохновился Валерьян. — Подумать только: вы служите кассиршей в богатом торговом доме…

— Что вы хотите этим сказать? — подняла на него негодующий взгляд Ия.

— Ma parole (честное слово), нет ничего предосудительного в том, что вы возьмете три сотни рублей временно, на два, на три дня из кассы взаймы и вручите их мне, — ни мало не смущаясь этим негодующим взглядом, продолжал юнкер, — a через три дня я вам их отдам. Ma parole dhonneur, отдам, в пятницу же утром, самое позднее вечером принесу непременно.

— Что вы говорите, Валерьян Юрьевич? Разве я могу взять без спроса чужие деньги? — И строгие, честные глаза Ии впились в лицо молодого человека.

— Без спросу? Чужие деньги? Mille diables, как говорит мой приятель Дима, зачем эти страшные слова? Во-первых, вы не возьмете этих денег, a только сделаете небольшой оборот с ними. Во-вторых, через три дня я буду иметь большую сумму от одного моего знакомого. Он даст мне ее. Обещал под честным словом и вы положите те деньги снова на место. В-третьих, когда y вас бывает недельная поверка кассы? В субботу? Да? Великолепно! Даю вам слово, честное слово князя Вадберского, что деньги y вас будут накануне этого дня.

Голос юноши звучал с такой силой и убедительностью, так искренне смотрели его печальные в эти мгновения глаза на Ию, что усомниться в чистоте его намерений девушка никоим образом не могла.

Тем не менее, предлагаемая ей Валерьяном комбинация казалась Ии до такой степени чудовищной, что она не на минуту не задумалась над возможностью вынуть из кассы просимую им сумму.

— Ни за что в мире я не сделаю этого! — вырвалось y ней решительно. — Ни за что!

Валерьян стал темнее тучи. Болезненная гримаса страдания проползла по его лицу.

— В таком случае, за все придется ответить моему бедному отцу! — произнес он дрогнувшим голосом.

— Что вы хотите сказать этим? — удивленно подняла на него глаза Ия.

— A то, что моя расписка будет отослана papa. И Бог весть, как подействует на него вся эта история! — И говоря это, Валерьян казался совсем убитым и удрученным.

Что-то дрогнуло в сердце Ии. Огромное чувство жалости и сочувствия к возможному горю старого князя болью оцарапало её. Перед её духовным взором выплыла маститая фигура доброго старика, его открытое, благородное лицо, глубокие, печальные глаза, полные сочувствия к людям. И он всегда был так добр к ней и её брату Андрею! Особенно к Андрюше, который, благодаря исключительным заботам Юрия Львовича, мог достичь в искусстве того, чего достиг сейчас… Ведь не будь старого князя, не видеть бы Италии Андрею! A как дивно относился он к молодому художнику! Как к родному сыну…

И вот, этот чудный, прекрасный человек, этот рыцарь духа, каких немного встречается на белом свете, должен будет перенести отчаянную боль разочарования в сыне, которого он так любит! Нет, не следует заставлять страдать такого человека. Невозможно подвергать его жизнь опасности… Ставить на карту его здоровье, благополучие, все! Надо не иметь достаточно сердца для того, чтобы решиться огорчать его. A между тем, взять чужие деньги без спросу из кассы — могла ли она решиться на это — Ия?

С быстротой смены картин на ленте кинематографа проносились эти мысли в голове девушки. И между ними — одна более или менее счастливая, которую она тут же решила осуществить. Она переговорит с Ильей Ивановичем Донцовым обо всем откровенно и будет просить его помощи, просить разрешить ей на несколько дней взять триста рублей из кассы магазина.

И она тут же поделилась этой своей мыслью с молодым человеком.

Вадберский, однако же, не одобрил её:

— Ах, сестричка, вы а понятия не имеете, что за люди все эти хозяева магазинов и их управляющие, — возмутился юноша. — Они боятся за свои сотни, как скупцы за сокровища. И наверное денег не даст этот ваш Дунайцев или Донцов, как его там… И мой несчастный отец… — закончил Валерьян минорным тоном.

— Вы бы побольше думали о вашем, действительно, несчастном отце прежде, нежели играть на скачках, — холодно остановила юношу Ия.

— Mais mon Dieu… (Ho Бог мой!) Раз дело сделано… Снявши волосы, по голове не плачут… Или, наоборот, сняв голову по волосам не плачут, — так кажется, — жалобно сыронизировал юнкер. — Теперь же мне остается только молить вас о вашем великодушии, Ия Аркадьевна. Дайте мне эти несчастные три сотни завтра и вы увидите, что не в субботу даже, a в пятницу вечером я верну их вам. Я же клянусь вам всем святым и даю вам еще раз мое честное слово, что мой знакомый обещал мне дать деньги не позднее пятницы утра.