Лидия Чарская - Сирена

Но вот Сережа дошел до того места, как юношу-невольника вывели на берег, около которого находилось отвратительное чудовище, чуть прикрытое водой.

— Рамзес стоял, — красиво вибрирующим голосом рассказывал Сережа, — на берегу Нила, где собралась огромная толпа народа. У воды жрецы произносили свои заклинания. Алчная пасть чудовища была широко раскрыта в ожидании добычи. Несчастный юноша в длинной белой одежде с ужасом ждал конца.

Муха, казалось, перестала занимать Эдуарда. Он живо обернулся с пылающим лицом.

— О, — вскричал он, нервно стуча кулаком, — неужели ваш Рамзес позволит бросить себя в пасть чудовища!

И самым живейшим интересом зажглись его серые глаза.

— Нет, — спокойно возразил Сережа. — У Рамзеса был нож с собою, спрятанный под рубашкой. В ту минуту, когда жрецы приступили к нему, чтобы взять его, он выхватил нож и, размахивая им, ринулся в толпу. Толпа раздалась, в ужасе ожидая возмездия со стороны разгневанного божества. Но Рамзес благополучно достиг рощи и исчез за нею.

— Браво! Браво! Экий молодчинище! — не сдерживаясь более, кричал старший Редевольд со сверкающими глазами. И вдруг, спохватившись, сурово нахлобучил свои черные брови и спросил:

— Откуда вы слышали такую чудесную повесть?

— Я ее нигде не слышал. Я ее сам сочинил, мальчуган, — отвечал Сережа.

— Сами сочинили? Сами? — Глаза Эдуарда расширились.

— Сам! — улыбнулся Сережа.

— И вы много умеете рассказывать «такого»?

И взор старшего Редевольда так и впился в учителя.

— Много. Но не думай, что каждый урок будет так же интересен, как этот. Мне хотелось только доказать тебе, что изучение крокодила, благодаря его прошлому исторически-религиозному значению, не лишено интереса.

— А вы и про белых слонов знаете, пожалуй?

— Пожалуй, знаю и про белых слонов.

— Ах!

Серые глаза Эдуарда сверкнули. Лицо его преобразилось мигом.

Он протянул руку Сереже со словами:

— Я ошибся немного… И теперь ничего не имею против того, чтобы быть вашим другом.

Сережа пристально взглянул на мальчика и, не подавая ему своей руки, погладил только кудрявую, черную головенку и произнес спокойно и веско:

— He так-то легко сделаться моим другом, Эдуард. Так, кажется, зовут тебя, мальчуган? Надо уметь заслужить прежде всего мою дружбу, понял?

Мальчик вспыхнул от обиды, хотел было сбросить со своей головы ласкавшую его руку и раздумал.

Ему приветливо улыбалось такое благородное, такое смелое, юношеское лицо, что не почувствовать доброго влечения к Скоринскому он не мог.

Он буркнул что-то в ответ и снова отошел в угол.

— Браво, браво, молодой человек! Вы отлично, как я погляжу, справляетесь с моими головорезами, — послышался незнакомый голос с порога.

Сережа и мальчики живо обернулись. Пред ними был сам владелец замка — барон Редевольд.

Это был высокий, еще не старый человек, но с заметно седеющей шевелюрой. У него было серьезное доброе лицо и горделивая осанка.

Он быстрыми шагами подошел к юноше и, пожимая ему руку, произнес по-русски с чуть заметным акцентом:

— Славно справляетесь с моими ребятами. В сущности, не дурные у меня сыновья. Старший избалован немножко. Что поделаешь? Покойная жена его слишком любила. На всем здесь лежит ее печать, хотя более трех лет, как баронесса Лина покоится в могиле. Этот замок, этот горбатый мост, ров и развалины — все это оставлено по ее просьбе неприкосновенным, как памятник прежних лет. Баронесса Лина любила рыцарские времена и охотно читала романы из той эпохи. Редевольд был близок ее душе… Вот почему, приехав сюда, вы почувствовали себя героем феодального времени. He правда ли?

Сереже нравился этот высокий, худой, благородный человек, с рыцарской вежливостью говоривший с ним.

Пугавшая его было заглазно семья немецкого барона теперь казалась ему крайне симпатичной и гостеприимной.

Правда, старший из мальчиков своим властным характером внушал кой-какие опасения, но в глубине души юноша не терял надежды подчинить себе маленького Эдуарда и расположить его в свою сторону.

Удар гонга в саду возвестил о завтраке, и все четверо направились в столовую замка.

Заходящее солнце лениво купало в море свои пурпуро-красные, умирающие лучи… И море под влиянием солнца, стало пурпуро-красным в этот вечерний тихо-радостный час… Кроткою, робкою лаской повеяло от моря… Желтые лютики и бело-палевая кашка, ободренная вечерней прохладой, закивала-заулыбалась с утеса навстречу прощальным пурпуровым лучам…

Сережа Скоринский сидел на скале и смотрел в море… Его багровые волны дробились о скалу с ласковым лепетом и радостным шумом… Позади него возвышались грозно-таинственные руины старого замка и стена, отделяющая новый замок от печальных развалин… Налево берег, песчаный и пустынный, низменный берег, обсаженный вербою, с бедной рыбацкой деревенькой в двух верстах отсюда, где, как муравьи, копошились люди-рыбаки у своих лодок.

Сережа сидел на скале, свесив ноги над морем, пурпурово-алым и красным, как кровь… Ему казалось, что вот-вот, стоит только взмахнуть руками, и он полетит, подобно огромной птице, куда-то вдаль, далеко-далеко над ало-пурпуровыми, кровавыми волнами… Он думал о семье, о близких. Думал о том, что переживает воочию какую-то странную сказку. Этот таинственный замок, этот рыцарски-вежливый и печальный барон, этот затерянный в глуши Остзейского края уголок, — все было так фантастично, необыкновенно и красиво.

С Павликом Редевольдом они были, казалось, давно друзьями на всю жизнь. Эдуард до вчерашнего дня еще сторонился его, но вчера отношения их круто изменились.

— Вы знаете, monsieur Serge, — сказал как-то после урока Павлик Редевольд, — что в северной башне показывается белая женщина каждую полночь?

— И ты веришь подобным нелепостям, мальчуган? — пристыдил он ребенка.

— Ах, monsieur Serge, но там ни одна душа не смеет переночевать, в северной башне; ее, т. е. белой женщины так боятся! Даже Эддик боится, а ведь он такой храбрый! — кивнул он с гордостью на брата. Тот только высокомерно повел бровями.

— Как, и ты трусишь, Эдуард? — усмехнулся юноша.

— А вы не струсите уж будто! — дерзко засмеялся тот.

— He струшу.

На лице Эдуарда отразилось полное изумление.

— И вы переночуете в башне?

— Ну, конечно!

— Ну?

— Чтобы показать вам всю нелепость подобных толков, — заключил весело Сережа.

В тот же вечер, после ужина, захватив с собою подушки и плед, он отправился в башню, где и проспал благополучно до следующего утра.