Мирза Ибрагимов - Наступит день

- Зачем ты плачешь, мама? По папе соскучилась? Я тоже соскучился, очень соскучился. Почему же он не едет? Каждый раз ты говоришь, что он вернется через два месяца. Разве не прошли эти два месяца? Напиши ему, чтобы он приехал. Когда он с нами, у нас бывает много хлеба. А помнишь, папа покупал мне персики? Напиши, чтобы он приехал!

- Напишу, цветок мой, напишу. Погляди пока на его карточку. А скоро он и сам приедет.

Хавер вытащила спрятанную в нише фотографию, на которой были сняты рядом Керимхан и Фридун.

Конец ее тягостным переживаниям положил стук в калитку. На ее вопрос отозвался женский голос:

- Открой, сестрица, открой! Не бойся!..

- "Хоть бы какая-нибудь весточка от Фридуна!" - подумала Хавер с бьющимся сердцем и открыла калитку.

Вошла тучная с толстыми губами женщина, а за ней худенькая девушка среднего роста с иссиня-черными волосами и большими, выразительными глазами. Взглянув на девушку, которая точно излучала свет, Хавер решила, что такая посетительница не может не порадовать дома, в который входит. На толстой женщине была какая-то пестрая одежда, напоминавшая халат; она была сильно накрашена. Девушка была одета в старое ситцевое поношенное платье, и Хавер приняла ее за служанку толстой барыни. Хотя девушке можно было дать не более девятнадцати-двадцати лет, глаза ее выражали грусть много пережившего, познавшего горе человека. Это была Гюльназ. Хавер пригласила посетительниц в комнату.

- Пфу, какая обшарпанная, противная комната! - произнесла, войдя, толстая женщина.

- В нашем доме было почти то же самое! - со вздохом отозвалась девушка, оглядев комнату. - Не было и тряпочки руки вытереть.

Эти слова еще больше укрепили расположение Хавер к девушке.

Толстая барыня встала и, упершись руками в бока, прошлась по комнате.

- Если захочешь, и у тебя будет все, что пожелаешь.

- Откуда, ханум? - удивилась Хавер. - Я очень бедна и несчастна.

- Раньше я была еще беднее и несчастнее, а теперь вот живу неплохо.

- Видно, у вас была опора, были близкие люди. А у меня никого нет. На всем белом свете только и есть, что маленький сын.

- Ведь ты хороша! Это и будет твоя опора в жизни! - с бесстыжей улыбкой проговорила накрашенная женщина.

Хавер смущенно опустила голову. Гюльназ, сидевшая на подоконнике, тоже потупилась.

- У нас уж судьба такая, - продолжала толстая барыня. - Это богатство даровал нам аллах. А когда лицо покроется морщинами, когда это, - барыня показала на свои щеки, - поблекнет, никто не захочет и смотреть на нас. Зарабатывай же красотой сейчас и откладывай, чтобы на старости лет не околеть, как собака, на улице.

Хавер, не поднимая головы, слушала, глотая слезы.

Вдруг она почувствовала прикосновение чьей-то руки.

Азад, положив ей руку на плечо, шептал:

- Мама, животик болит.

Гюльназ подошла к Азаду.

- Бедный мальчик, видно, голоден, - проговорила она с глубокой жалостью и поцеловала его. - Наш Аяз тоже был в таком возрасте... - И Гюльназ, притянув к себе мальчика, ласково обняла его.

Мальчик выронил фотографическую карточку, которую все еще держал в руках. Хавер рассеянно подняла ее. Глаза ее встретились с задумчивыми глазами Керимхана.

- Вот что, сестрица! - проговорила она решительно. - Я хоть и не знаю, кто вы, но от души жалею вас. Я останусь в этой лачужке, умру с голоду, но себя не продам.

Лицо Гюльназ вдруг отразило сильное волнение. Она не сводила глаз с карточки в руке Хавер.

- Можно посмотреть? - дрожащим голосом спросила она и, как бы испугавшись, что ей откажут, добавила: - Очень прошу!

- Пожалуйста! - ничего не понимая, сказала Хавер и протянула ей карточку.

Гюльназ даже зашаталась. Потом, задыхаясь, спросила, указывая на Фридуна:

- Это ваш знакомый?

- Он мне брат. Нет, больше, чем брат! - ответила Хавер и, вдруг вспомнив что-то, вскрикнула: - Девушка, ты не Гюльназ?

- Да, Гюльназ.

- Ах, если бы ты знала, как много говорил о тебе Фридун! Как много хорошего говорил!

Спрятав лицо на груди Хавер, Гюльназ заплакала. Потом она сбивчиво рассказала о своей трагической жизни и закончила рассказ горячим призывом:

- Не иди с нами, Хавер, не иди, сестра моя! Эту госпожу прислала к тебе Гамарбану-ханум. Она обещала каждой из нас по десять туманов, если удастся уговорить тебя. Не иди, умоляю тебя! Там ад, из которого нет выхода, нет спасения!.. Не иди!..

- А ты оставайся со мной, - предложила Хавер, ласково гладя Гюльназ. Будем жить вместе. И вместе умрем, если придется...

- Мне нет спасения! - покачивала головой Гюльназ. - Я ей задолжала сто туманов. Пока не заплачу, никуда не могу уйти.

Толстая женщина, выйдя во двор, молча поглядывала через открытую дверь на то, что происходит в комнате. Наконец это ей надоело, и она крикнула Гюльназ:

- Хватит, девушка! Наговорилась. Идем!

Гюльназ, не обращая на нее внимания, снова привлекла к себе и расцеловала Азада. Потом она достала два тумана и протянула Хавер.

- На, возьми! Купи ему хлеба!

Хавер стала отказываться, но Гюльназ сунула деньги ей в ладонь.

- Ты обидишь меня. Бери, прошу!

От внезапно раздавшегося в дверях крика обе они вздрогнули и подняли головы: это была Гамарбану, которая незамеченной вошла в калитку.

- Ах ты, сука этакая! - кричала она. - Я тебе о чем приказывала говорить? Вот увидишь, как я с тобой разделаюсь!

Вытолкав Гюльназ на улицу, Гамарбану повернулась к Хавер.

- А ты погоди!.. Я все равно не отстану от тебя. Что бы ты ни делала, рано или поздно попадешь ко мне!

После этого случая Гамарбану вовсе перестала отпускать Гюльназ куда бы то ни было. Истязая и мучая девушку голодом, Гамарбану время от времени вновь принималась за уговоры. Она сулила ей нарядные платья, свободу, веселую беззаботную жизнь с одним только условием, чтобы та согласилась подняться наверх в салон и присоединиться к другим женщинам.

Но каждый раз Гюльназ с негодованием произносила:

- Нет!

И с новой силой разгоралась между ними борьба, борьба не на жизнь, а на смерть.

Гоар-ханум дала Сарии старый халат из серого миткаля и, посадив на веранде своего двухэтажного дома, высыпала перед ней кучу шерсти.

- Будешь работать здесь, - сказала она.

Сария рано утром уходила к Гоар-ханум, а вечером возвращалась на фабрику, где и спала в своей темной, сырой землянке. Нияз, которого почему-то невзлюбила хозяйка, весь день слонялся по фабричному двору.

Поздно вечером Сария находила мальчика, остававшегося весь день без присмотра, грязным, голодным, заплаканным. Ребенок таял на глазах. Но мать помнила, как в первый день, когда она взяла Нияза с собой, хозяйка, увидев, что мальчик смотрит в окно веранды, раздраженно бросила:

- Смотри, тетка, мальчишка может разбить стекло! - и тут же добавила повелительно: - Чтобы его здесь не было!