Сергей Юрьенен - Дочь генерального секретаря

- Куда?

- Зальем желание.

В "стекляшке" он развинтил гранатообразную бутылку. Александр смотрел, как наполняется стакан.

- Для меня, друг, это было, как глоток свободы... За нее. За все, что случилось.

- Чего не случилось.

Болгарский коньяк прошел с трудом. Над тележкой с грязной посудой жужжали мухи. Особенно зудела одна помойная, которая моталась по всей "стекляшке", невольно натыкаясь на клиентов.

Подсел мужик.

- Стакан, ребята, и взорву, что захотите.

- Чем?

- Чем скажете. Могу динамитом, могу ТНТ.

Не имея правой кисти, мужик заслуживал доверия.

- Неси.

- Всегда со мной. - Вынул из кармана складной стакан и, тряхнув, разнял. Извлек три сплющенные конфеты "Мишка в лесу". Хватил "за то, чтоб они сдохли", развернул шоколадное месиво, ввел и отплевался от фольги. Кого рвать будем? Еще полстолько и давайте адресок.

- Обратно партизанишь, Коля? - крикнула буфетчица. - Смотри, в дурдом заберут.

Красные глаза прослезились, когда Альберт набулькал.

- Ребята... Подорвусь, но выполню. - Он опрокинул. - Координаты. Еврей какой-нибудь богатый? Жить останется, но дверь снесу. Давайте. Кто заклятые друзья?

- Мы сами себе друзья.

- Вот именно, - сказал Альберт. - Свяжи нас, и по палке динамита в ректум.

- Только объекты. Людей не рву.

- А мы, по-твоему, кто?

- Субъекты, - сказал мужик. - Творцы истории.

- Складывай тогда стакан...

Вторую бутылку "Плиски" они развинтили в саду для занятий по ботанике.

- Первый раз я встретил человека, на котором бы женился. Не раздумывая.

- А я бы нет, - сказал Александр.

- И сразу же в Париж. Жена моя - Европа.

- Я против.

- Он против. Против чего ты?

- Принципиально. Против брака. Писатель должен быть один.

- Может быть. А человек один не может...

Яблони осыпались. Они созерцали снизу этот снегопад, лежа голова к голове, когда во двор школы въехала клетка на колесах - милицейский "воронок".

- Стой!

Перемахнув забор, они ушли дворами и успели на сеанс в подвернувшийся кинотеатр. Бутылку допивали в заднем ряду. Танки шли ромбом.

- Миру - мир! - сказал Альберт.

На них зашипели. Поднявшись для аплодисментов Верховному Главнокомандующему, зал их разбудил.

- ГБ чем лучше? За пределы можно уехать и не в танке. Поскольку, добавил Альберт, - терциум нон датур.

- Датур.

- В роли жертвы?

Под грохот победного продвижения на Запад они спали, пока не разбудила билитерша.

Потом они добавили еще.

Плечом к плечу они вошли в метро. Станция была незнакомая. Чтобы пройти на эскалатор, им пришлось расстаться. На ногах они устояли, но каждый завяз в своем пропускнике. Обрезиненные створки, норовя по ногам, сшибались с грохотом под сводами.

- Пройдемте.

Им заломили и за дверку - тут же на станции. Неприглядная дверка, но за ней - целое отделение.

- Студенты?

Они кивнули.

- Так. Будет вам высшее образование... Институт?

- Стали и сплавов, - нашелся Альберт.

- А ты?

- Тоже.

- Есть документы?

- Нет.

- У тебя?

Александр подал студенческий билет. В смежной комнате второй мусор говорил в телефон: "Битков, будь добр: машину к "Павелецкой". Ерунда тут, пара хипарей. Лучше скажи, как там в Тбилиси? Ну? А забил кто?.."

Первый поднял лоб со следом от фуражки.

- Какой же, б...ь, "Стали и сплавов", когда написано "МГУ"?

- А кто сказал "Стали и сплавов"?

- Он.

- Так не я же...

- Ты мозг мне не е... Фамилия?

- Буковский, - сказал Альберт.

- Не твоя - твоя.

- Там написано.

- Не русский, что ли?

- Русский. Почему?

- Не разбери-поймешь. Ан... Ан...

Александр взглянул на Альберта, который приспустил веко в знак, что понято. Поднявшись со скамьи, Александр шагнул к стойке - оказать помощь в прочтении своей затершейся за годы обучения фамилии. Второй все ликовал по телефону по поводу неизбежной, как ему казалось, победы ЦСКА над Всесоюзным обществом "Динамо". С понтом взяться для упора за стойку Александр протянул руку и выхватил свой документ. Мусор продолжал смотреть на пустоту в своих руках. Альберт уж вылетал за дверь. Александр не дал ей закрыться. По мрамору на улицу. Налево - где темней. В ушах свистело.

На тротуар за ними выскочили сапоги с подковами. "Стой! Стреляем!"

- Это вряд ли.

Грохот рванул за ними так, что уши по-заячьи прижались. "Мы же инвалидами вас сделаем!"

- А это могут. Разлетелись! - Как мальчик-самолет, Альберт раскинул руки и спикировал направо.

Изо всех сил Александр сучил локтями по прямой.

"Врешь, не уйдешь!.."

Неизвестная Москва была вокруг. Древняя. Слободская. Он отрывался, сворачивая за углы. Домик с подворотней. Он нырнул. Внутри полно людей. Бабки, девки с младенцами. От ударов домино по врытому столу подпрыгивал фитиль керосиновой лампы. "Спрячьте, - закружил он по двору. - Люди добрые". Но игроки поднялись, как один, прихватывая и поленья: "А ну, давай отсюда..." Пятясь к подворотне, он не верил: "Татаро-монголы же? "Салазки" загибают... Мужики, они ж убьют?" Но замахивался народ всерьез, сливаясь в одну и ту же рожу ненависти и далее нагибаясь к топору: "Пшел!"

Из-под фонаря они оглянулись всей толпой: "Наш вроде?" Обеими руками натянули свои фуражки, и он услышал изнывающий их стон: "Ну, мы ш-ш тебя..."

Он взвизгнул. Он не поверил, что способен на столь унизительный звук. Но главное было - уйти.

Топот отставал за каждым новым углом лабиринта. По сторонам заборы, а под ногами осозналась вдруг земля. Москва, но как бы и деревня. О rus!

"Бабушка, - губами ловил он руки. - Бога ради. Не меня... Писателя спасите. Национальное достояние!" Белая тень в галошах сняла оплетку: "Лучок мне, Пушкин, не помни..."

Он услышал, как свернула по пятам машина. Щели в заборе вспыхнули. В свете фар пробухали сапоги, за ними ехал "воронок". Погоня стала моторизованной. Он лег ничком меж: грядок. Там, за забором, они перекликались. Когда машина вернулась, над Александром возникли стрелки молодого лука - светло-зеленые. Что с рук по гривенник за пучок. Сердце отталкивалось, он его прижимал к земле.

- Перекур?

- Не буду. Спекся.

Сапоги остановились прямо перед ним. Их было много - запыленных. От машины подошли начищенные.

- Так что? Сквозь землю провалился? Физподготовке больше надо времени уделять.

- Товарищ лейтенант. Из-под земли достанем. Будет наш.

- Только чтобы это - ясно? Без следов потом.

Сознание включалось - как будто кто-то через него давал сигналы. Кому? Мерцали звезды, блестели рельсы. Сворачивал на шпанскую гитару. "Мусорка за мною ездит, - говорил. - Ребята..." В подвале валился на тюфяк с опилками. Вырезанные из "Советского экрана" актрисы в роли красавиц русской классики надменно взирали над девчонкой, которая таращила свои размазанные, ей зажимали рот ладонью с поросшей рыжеватым волосом татуировкой, изображающей восход: "Сам понимаешь, друг. Прости..."