Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)

Но поначалу сам Фёдор Михайлович, донельзя угнетённый проигрышем в Бадене и новым кабальным займом у Каткова, намеревался всерьёз забыть о рулетке, тем более, что в Женеве её не существовало. Через полтора месяца, обустроившись на новом месте, он садится за капитальную работу, 1-го октября 1867 года набрасывает в тетради план-программу романа, уже ожидаемого в "Русском вестнике".

Вдруг в дневниковой записи Анны Григорьевны от 4-го октября возникает, казалось бы, ни с того ни с сего мотив поездки Достоевского на рулетку в близлежащий городок Саксон ле Бэн. Причём, супруг сам колеблется, не уверен, что ехать надо. "Я особенно сильно не советовала...", фиксирует-признаётся Анна Григорьевна. То есть, надо предполагать, она даже пыталась как-то и отговаривать мужа от опасной затеи? Но из дальнейших записей можно узнать, что её "молчание даже рассердило Федю". Получается, что Анна Григорьевна "не советовала" ехать весьма пассивно - молчала, когда муж пылко убеждал и себя и её, что уж на этот-то раз всё будет по-другому и выигрыш обеспечен. Сильно и долго молодая жена сердить супруга, охваченного игорной лихорадкой, не решилась: "Но что же делать, ведь если Федя взял эту мысль в голову, то ему будет уж слишком трудно расстаться с нею..."184

На следующий день Достоевский, взяв из двухсот франков, составляющих весь капитал семьи, сто пятьдесят, провожаемый беременной женой до вагона, отправляется за шальными деньгами. На этот раз, видимо, был между супругами строжайший уговор, что едет он всего на один день и сколько бы ни выиграл, через сутки вернётся. И, надо сказать, Достоевский уговора не нарушил вернулся почти в срок, всего на несколько часов позже, чем обещал. Но, увы, эти несколько часов и стали роковыми. Между прочим, в ночь перед поездкой Фёдор Михайлович видел во сне умершего брата Михаила, что, по его мнению, не предвещало ничего хорошего, да к тому же, задумавшись в дороге (вероятно, о предстоящем крупном выигрыше), он проехал нужную для пересадки станцию, что вообще было дурным предзнаменованием.

Так и случилось: "Аня, милая, я хуже чем скот! Вчера к 10 часам вечера был в чистом выигрыше 1300 фр. Сегодня - ни копейки. Всё! Всё проиграл! И всё оттого, что подлец лакей в Hotel des Bains не разбудил, как я приказывал, чтоб ехать в 11 часов в Женеву. Я проспал до половины двенадцатого. Нечего было делать, надо было отправляться в 5 часов, я пошел в 2 часа на рулетку и - всё, всё проиграл. (Вот, оказывается, кто на этот раз в роли стрелочника - гостиничный лакей! - Н. Н.) (...) Душа ты моя, радость ты моя! Не думай обо мне, не убивайся! Брани меня, скота, но люби меня..." (282, 222)

И вот теперь обратимся к дневнику Анны Григорьевны, дабы убедиться в следующем: в то время она ещё не так безропотно воспринимала безрассудную страсть мужа к рулетке. Да, она роптала, она попрекала, но... только наедине со своим стенографически зашифрованным дневником. Пересказав подробности очередной неудачи мужа, известные ей по его рассказам и письму, она пишет:

"Он был в страшном отчаянии, мне было тоже горько, и хотя я его и утешала, но мне было так тяжело, что я просто не знаю готова была что сделать. Я даже почти не слушала его, не могла понять, что он такое говорит, так меня это поразило. Ведь вот, подумала я, давалось счастье в руки, сам виноват, если не мог привезти домой выигранного. (...) Нет, я этого решительно не понимаю. (...) Право, мне ещё никогда не случалось так тосковать, даже в Бадене при наших огромных проигрышах я вовсе не так сильно тосковала, как тут; раз у меня слезы были на глазах, Федя начал меня просить не плакать, и я постаралась, конечно, успокоиться. (...) За кофеем мы с Федей все говорили, и он мне рассказывал о своей поездке и уверял, что он поедет непременно ещё раз. (...) У нас всего-навсего 17 франков, больше ничего нет, придется опять вещи закладывать, опять эта подлая необходимость..."185

Здесь особенно важно отметить два штриха: слёзы Анны Григорьевны, свидетельствующие о запредельной степени её отчаяния, и поразительное в тот момент по эгоистичной глухоте к страданиям жены заявление Достоевского-игрока, что-де он "поедет непременно ещё раз". Впрочем, последнее можно объяснить и воспалённым состоянием его духа: тупик денежный казался совершенно глухим и погибельным: на 17 франков долго не проживёшь даже в Швейцарии. Составляются новые планы экстренных займов: опять у Каткова, снова у матери Анны Григорьевны, решено и у товарища юности доктора Яновского попросить письмом рублей семьдесят пять...

Деньги выпрошены-получены, жизнь и работа, казалось бы, входят в свою колею. Менее чем через полтора месяца Достоевский вновь выезжает в Саксон ле Бэн. И опять за один день проигрывается дотла. В двух его рулетенбургских письмах, написанных за эти сутки, важно отметить два момента: во-первых, самоуничижительное и вместе с тем какое-то сладострастное признание до игры и, во-вторых, парадоксальное, вроде бы, слияние-соединение в единую логическую связку сокрушительного проигрыша на рулетке и очередного творческого подъёма - после игры:

1) "Ах, голубчик, не надо меня и пускать к рулетке! Как только прикоснулся - сердце замирает, руки-ноги дрожат и холодеют..."

2) "Аня, милая, бесценная моя, я всё проиграл, всё, всё! О, ангел мой, не печалься и не беспокойся! Будь уверена, что теперь настанет наконец время, когда я буду достоин тебя и не буду более тебя обкрадывать, как скверный, гнусный вор! Теперь роман, один роман спасет нас, и если б ты знала, как я надеюсь на это! Будь уверена, что я достигну цели и заслужу твоё уважение. Никогда, никогда я не буду больше играть. Точно то же было в 65-м году. Трудно было быть более в гибели, но работа меня вынесла. С любовью и с надеждой примусь за работу и увидишь, что будет через 2 года..." (282, 234, 235)

За годы вынужденной эмиграции Достоевский впадал в рулеточное безумие семь раз. Его покаянные письма-исповеди из рулетенбургов к жене читать тяжело. Это - бездна отчаяния и самоуничижения. Это - пустые клятвы и безумные прожекты. Это - просьбы-требования денег "на обратную дорогу" и объяснения, почему и эти, "дорожные", деньги пришлось ставить на кон. Это болезнь в чистом виде. Это, наконец, по настроению и тону зачастую фиксация предсамоубийственного состояния...

Анна Григорьевна всё это каким-то чудом терпела и выдерживала потому, что сформулировала-выработала для себя некий, можно сказать, кодекс, правила поведения жены мужа-игрока. Процитировать это место из "Воспоминаний" следует подробнее:

"Скажу про себя, что я с большим хладнокровием принимала эти "удары судьбы", которые мы добровольно себе наносили. У меня через некоторое время после наших первоначальных потерь и волнений составилось твердое убеждение, что выиграть Фёдору Михайловичу не удастся, то есть, что он, может быть, и выиграет, пожалуй, и большую сумму, но что эта сумма в тот же день (и не позже завтрашнего) будет проиграна и что никакие мои мольбы, убеждения, уговаривания не идти на рулетку и не продолжать игры на мужа не подействуют.