Сергей Каледин - Коридор

Липа выскочила из лифта, устремляясь к своей квартире.

- Первым делом документ проверь,- научила ее Дуся.- Если что, сразу в отделение. Я - понятая.

Липа открыла наконец дверь своим ключом, включила свет в большой комнате. Постель была разобрана, но Георгия в ней не было.

- Вот так,- с удовлетворением кивнула Дуся, следующая за Липой по пятам.- Раньше надо было...

Липа метнулась в маленькую комнату. Дверь была заперта, но за дверью раздался хриплый смех, не мужской, Липа переглянулась с Дусей, а на фоне смеха вы-Делился голос мужика из приезжих и - Георгия.

- Стучись,- прошептала Дуся.

Липа постучала.

- Чего?

- Моссовет запретил!.. - вскричала Липа.- Как ответственный квартиросъемщик...

- Паспорта проверь,- шептала Дуся. Липа отчаянней заколотила в дверь. Смех смолк.

- Гони ее,- взвизгнул женский незнакомый голос. По цолу забухал кирзовый шаг. Дверь распахнулась.

- Тебе чего, мамаш? - спросил Липу осоловелый грузчик, который бывал в Басманном чаще других.

Липа старалась разглядеть за его огромным туловом, что творится в комнате.

- Ты чего, ты спать иди,- посоветовал грузчик.- По утряку потише шастай - ребята отдыхать будут,- он ткнул мясистым кулаком за плечо в сторону невидимых Липе "ребят".

- Мне показалось... женский голос?..- виновато пробормотала Липа.

- Ну,- кивнул мужик,- Маруся. Экспедитор. С соседнего торфяника. Чего ты всполошилась? Спать иди.- И захлопнул дверь.

Липа обернулась к Дусе:

- Экспедитор. С соседнего участка. А ты: с вокзала. При чем здесь?.. А Жоржик-то? - Она снова постучала в дверь: - Не откажите в любезности, а мужа моего, Георгия Петровича?..

- Опять шумим,- недовольно приоткрыл дверь мужик.- Здесь он сидит. По бухгалтерии разбираемся. Лев Александрович просил. Спать иди, придет он, придет.

- Георгий! - строгим голосом негромко прокричала Липа в закрытую дверь.

- А-а,- отозвался тот.

- Не засиживайся, уже поздно.

- А-а...

- Ну, ладно... - пробормотала Липа, подходя к зеркалу, "Завтра политзанятие, Потсдамская конференция...- Она достала с полки расческу, вытащила из пучка шпильку.- Потсдамская конференция. Завтра не успею, надо сейчас..." - Она решительно ткнула расческу в полуразвалившийся узел волос, подсела к столу и достала из сумки толстую тетрадь по политзанятиям в коричневом дерматиновом переплете. Забытая расческа повисла вдоль уха.

6. ДЕДОВО ПОЛЕ

Парикмахер торфяника Дедово Поле пленный немец Ханс Дитер Берг на вопрос Люси, что ей выбрать для отдыха: санаторий в Трускавце или Рижское взморье, молча, с виноватой улыбкой развел руками, как бы удивляясь нелепости вопроса. Какое может быть у фрау сомнение: конечно - Балтика. Море, дюны... Если только фрау не показаны целебные воды предгорья Карпат. Вы увидите наш ландшафт, почти Северная Германия.

Люся, памятуя опасение Липы насчет послевоенного национализма, заикнулась: не опасно ли ей там, русской? Ханс Дитер смутился. О готт... Молодая красивая фрау везде и есть только молодая красивая фрау; при чем здесь политика? Опасности нет. Если, конечно, фрау, он просит прощения за повторение, не нуждается в целебных водах.

Люся замотала головой, одна папильотка отскочила и упала на глиняный пол. Немец нагнулся за ней. Сквозь синий халат проступили его лопатки, как тогда, при первом знакомстве.

...Немцы размывали монитором торфяную залежь. Люся искала Леву - Танька затемпературила, надо посылать за врачом. Пучок у нее развалился, и волосы мотало по плечам влажным от болотных испарений ветром.

- Главного инженера не видели? - по-немецки крикнула Люся ближайшему немцу.

Тот вытянулся перед ней-, испуганно пожал плечами.

Ветер кинул прядь волос Люсе на лицо, она раздраженно откинула их за спину, выудила из оставшегося пучка две шпильки, одну в рот, а второй стала суетливо, не туда, зашпиливать мешающие волосы.

- ...на этом болоте чертовом,- бормотала она.- Все волосы... Пропади ты пропадом...

- Вам нужна прическа, фрау,- тихо сказал немец и в подтверждение своих слов протер единственное стеклышко очков от торфяной грязи. Он дотер стеклышко и снова вытянул руки по швам.- Ханс Дитер Берг. К вашим услугам... Дамский салон "Лорелея"...

Вечером в барак к пленным зашел десятник:

- Парикмахер кто? К начальнику!

- Переведи ему,- не отрываясь от ужина, буркнул

лева,- пусть горбыль берет на узловой и пристраивается к конторе сзади, чтобы не видно было. Пусть напишет, что надо: ножницы, бритвы... И очки пусть. А то циклоп какой-то: один - пусто. Бегом в барак!

Люся перевела. Все, кроме последней фразы. Парикмахер вытянулся, щелкнул каблуками и вышел.

Люся поглядела на мужа с брезгливым недоумением;

- Ты как с человеком говоришь?! Жрешь сидишь, свинья розовая...

- Во-первых, я не свинья, а розовый - пигментация слабая.

- Мозги у тебя слабые!

- Не кричи на папу,- выговорила Таня, уставившись в тарелку.- Он не свинья.

Лева погладил дочь по голове.

- Все же я главный инженер.

- Дурак ты главный, а не инженер! Дочери бы постеснялся. Спать! крикнула Люся Тане и для убедительности замахнулась.

Девочка привычно втянула голову в плечи, молча выбралась из-за стола:

- Спокойной ночи.

- И ко мне больше не лезь! - орала уже по инерции Люся.- В барак! К лепухам своим! Главный!.. Дочь по головке он гладит! А ребенок вместо школы козу пасет? Главный!..

...Несколько дней после разговора с парикмахером Люся еще сомневалась, ехать или нет в Прибалтику, а потом махнула рукой: черт с ним, поеду путевка бесплатная. Правда, Липа кричала по телефону, что как она может бросить ребенка, не выведя ему до конца солитера, бросить мужа, который, судя по Люсиным же истерикам, завел себе женщину. И вообще: если Люся всерьез решила рожать второго, то о каком пансионате может идти речь - надо спокойно вынашивать ребенка в привычных условиях.

Может быть, Люся и отказалась бы от путевки, если бы Липа так не квохтала. Дело в том, что Люся уже давно привыкла перечить матери - только чтобы не походить на нее. Она не хотела восклицать: "Вы представить себе не можете!" - и всплескивать при этом руками, не хотела носить байковые штаны, не хотела всю жизнь иметь один и тот же берет и одну сумочку, которая заменялась, лишь когда протиралась насквозь и из нее выпадало содержимое. Не хотела ходить, как мать, быстро-быстро перебирая ногами. Стискивая зубы, она не раз

упрашивала Липу: "Почему ты так ходишь, мама? Ведь ты рослая женщина". На что Липа неизменно отвечала: "Hac в гимназии так учили: вы не солдаты, а барышни". Отчаянно ненавидела Люся "жезлонг", "санаторию", "жизофрению", "жирафу" и "таберкулез" - именно так произносила Липа эти слова. И походку Люся выработала себе непохожую на материну: плавную, неторопливую, легкую. Когда праздновали День Победы, главный врач областной больницы, высокий мужчина со старомодной бородкой, за столом все время говорил ей комплименты. "Такая стать!.. Сознайтесь, Людмила Георгиевна, вы из порфироносной семьи!.." А мечтой "порфироносной" Людмилы Георгиевны было кресло. Кресло и стопка красивых носовых платков и чулок хоть несколько пар, но главное - кресло. В Басманном для сидения, до того как отец спалил квартиру, употреблялись только венские стулья, потом их заменили табуретки от которых и у Люси, и у Ани даже в ранней молодости начинала болеть спина. Кресло... Как в кино или у Василевской.